Надрез

Дверь распахнута, дверной косяк полыхает, за порогом – первая ступенька лестницы. И Габриэль спускался по этой лестнице, ступенька за ступенькой, посреди всего этого жара, среди огня, а лестница все не заканчивалась, хотя он преодолел уже тысячу ступеней. Габриэль оглянулся – порог дома был прямо за ним, а в дверном проеме стоял пожарный – или то был полицейский? Мужчина протянул ему руку. Лицо полицейского было ему знакомо, но он не хотел брать этого человека за руку, начал отбиваться, помчался вниз по этой нескончаемой лестнице, споткнулся… На ноги он поднялся уже в лаборатории. Его охватила паника. Никто не должен был знать о папиной лаборатории, даже полицейский!

А потом сон порвался, как туго натянутая струна, и Габриэль вскинулся в холодном поту.

На часах светились цифры 14: 27. Он проспал почти шестнадцать часов. Ноги затекли, но ему удалось встать. Из зеркала на него смотрел кто-то незнакомый, и потребовалось немало холодной воды, чтобы прогнать этого чужака.

Что там сказал Вал? «Carpe Noctem»? Что это вообще значит?

Габриэль попытался упорядочить хаос в своей голове. То, что Вал упомянул о пижаме с Люком Скайуокером, ужаснуло Габриэля. Пижама была единственным, что ему и Дэвиду удалось спасти из прежней жизни. А кровавое пятно на поле курточки стало отметиной, в которой запечатлелся ужас той ночи. И хотя Габриэль не помнил, когда и как этот отпечаток появился, он знал, что раньше этого пятна на пижаме не было.

Голос Вала эхом отдавался в его мыслях: «На поле куртки остался кровавый отпечаток. Ты схватился за нее рукой, спускаясь в подвал».

Подвал… Значит, это не примерещилось ему в кошмарах, той ночью он действительно спускался в подвал. А лаборатория? Там он тоже побывал? Может быть, все дело в лаборатории? Но что там делал этот Вал? Как он вообще очутился в доме? И почему у Габриэля была кровь на пижаме? Может быть, то была вовсе не его кровь?

В приюте пижаму не раз стирали, чтобы вывести кровавый отпечаток ладони – красное пятно бледнело, но с ним блекло и изображение Люка Скайуокера. Невзирая на выцветшую ткань и связанные с этой пижамой ужасные события, пижама с Люком была единственным напоминанием об их прежней жизни, и потому и Габриэль, и Дэвид относились к своим пижамам, как к настоящему сокровищу.

Сохранил ли Дэвид свою пижаму?

При мысли о брате сердце Габриэля болезненно сжалось. Та ночь должна была сблизить их – и все же почему-то именно она их разлучила.

Впервые в жизни Габриэль пожалел о том, что тогда запер Дэвида в комнате. Может, брат рассказал бы ему, что случилось той ночью. И Габриэль до сих пор не знал, что брат слышал оттуда, а что нет.

Может быть, стоит поговорить с ним об этом?

Габриэль оделся: черные джинсы, темный свитер, простая черная кожаная куртка, скрывающая лицо бейсболка.

Терять было больше нечего, а Дэвид оставался его последней надеждой получить хоть какую-то информацию, которая могла бы пробудить в нем воспоминания.

И потому Габриэль вышел из гостиницы и пешком направился к брату. После смерти Йонаса он бросил «крайслер» на боковой улочке – на тот случай, если продавец в киоске вспомнит минивэн, в котором на его глазах Йонас куда-то уехал.

Теперь, стоя перед дверью Дэвида, Габриэль уже не так уверен в том, что поговорить с братом – хорошая идея. Он оглядывается по сторонам, затем нажимает на кнопку домофона. Кнопка теплая, дверь прогрелась в лучах солнца.

«Его там не будет, Люк. Когда он тебе нужен, его никогда нет на месте».

Габриэль хочет возразить, но тут слышится щелчок в динамике домофона.

– Алло?

– Привет, это я. Габриэль.

Молчание.

– Дэвид?

– Ты с ума сошел?! Сюда приходила полиция, тебя разыскивают.

– Я знаю. Но они ведь ушли, верно?

Опять молчание. Дверь открывается.

– Поднимайся.

Габриэль входит в лифт, вновь подмечая, какое здесь все чистое. Дэвид уже стоит в дверном проеме – худощавый, бледный, зеленоглазый.

«И что теперь?»

– Можно мне войти?

Дэвид кивает. Почему-то он кажется смущенным.

– Выглядишь отвратительно, – говорит он.

– И чувствую себя отвратительно, – кивает Габриэль.

– Ты что-то принимаешь?

– Нет. – Габриэль качает головой. – Только снотворное.

Дэвид молчит.

– Послушай… – начинает Габриэль.

– Я не хочу ничего знать, – перебивает его Дэвид. – Ничего не хочу знать обо всем этом дерьме. Просто оставь меня в покое, ладно?

– Ладно. Я не собираюсь тебя тревожить или рассказывать истории, в которые ты все равно не поверишь. И не хочу тебя ни во что впутывать, у нас с тобой и без того непростые отношения.

Почему-то взгляд брата кажется ему отстраненным. Да, Дэвид настороже, он напряжен, но что-то еще плещется в его зеленых глазах, и Габриэль не может понять, что же это.

– Мне нужно кое-что узнать. Я… – Запнувшись, Габриэль пытается подобрать правильные слова, но какие слова тут могут быть правильными? – Ты знаешь, я не помню… ту ночь.

Дэвид равнодушно кивает:

– По крайней мере, ты всегда так говорил.