Надрез

Лиз лежит на спине и дремлет. Свет уже некоторое время включен, и если она правильно сосчитала смены дня и ночи, то сейчас должно быть утро двадцать первого сентября. Через катетер препарат капля за каплей проникает в ее вену. Теперь Лиз уверена, что сухость во рту – это побочный эффект медикаментов. Ощущение такое, будто она наелась пыли.

Еще ей хочется помочиться. С тех пор как сняли мочевой катетер, приходится ждать, пока ей позволят сходить в туалет. Зато тренироваться стало легче – катетер был сущей мукой.

Лиз нетерпеливо косится на дверь. Собственно говоря, Иветта давно уже должна была прийти. Каждое утро после завтрака она помогала Лиз с туалетом.

Завтрак.

Хорошее слово, хоть что-то, оставшееся от времен, когда все было нормально. На самом деле ее кормят горьковатой кашей на воде, приправленной фруктами. Отвратительная, зато полезная пища.

«По крайней мере, он не морит меня голодом».

Ключ поворачивается в замке, и в комнату входит Иветта. Как и всегда в последние дни, она вначале удостоверяется в том, что Лиз спокойно лежит в кровати. Затем она ставит стул рядом с кроватью, вставляет туда ведро, прямо под овальный вырез в сиденье, и запирает дверь изнутри.

Потом смотрит, пуста ли миска из-под каши. Молча, как и раньше, она помогает Лиз пересесть на стул.

Тело кажется Лиз тяжелым, будто налитым свинцом. Лекарство расслабляет мышцы, скрывая результаты ее еженощных тренировок. Вот уже одиннадцать ночей, когда проходит эффект препарата, Лиз борется за каждый шаг, босиком обходя комнату в полной темноте, – будто тигр, мечущийся в клетке, от стены к стене. Вначале она считала шаги, затем измеряла длину стен и наконец прошлой ночью решила считать в километрах.

Иветта со стоном выпрямляется, усадив Лиз. У медсестры сильные руки, но явно болит спина, когда приходится поднимать пациентку.

Прохладное сиденье давит Лиз на кожу. Как и раньше, на ней только тонкий больничный халатик с разрезом на спине. Колени выглядывают из-под белого подола, точно палочки. На мгновение она мысленно покидает свое тело и смотрит на себя сверху – как она сидит над ведром, почти голая, беззащитная, униженная. Лиз закрывает глаза, чувствует прохладный воздух между ног и давление на мочевой пузырь. Она невольно сдвигает ноги. «Рано».

Лиз знает, что это один из немногих аспектов, которые она может контролировать. По какой-то причине Иветта всегда ждет, пока Лиз опорожнит кишечник и мочевой пузырь – наверное, не хочет оставлять стул и ведро в камере, а может, боится, что Лиз упадет со стула и поранится. Лиз знает, что должна поговорить с Иветтой. Ночью она продумала этот разговор, как обычно заранее продумывала свои интервью. Сейчас она рада, что мысленно отрепетировала его: лекарство снижает не только ее физическую, но и умственную активность.

– Иветта?

Медсестра качает головой.

– Иветта, ты не могла бы… Я бы хотела остаться одна.

Медсестра качает головой.

«Хорошо». Лиз сдерживает улыбку.

– Тебе не разрешают оставлять меня одну?

Медсестра кивает.

– Мне можно обращаться к тебе на «ты»?

Медсестра кивает.

«Отлично!» Лиз слегка поворачивает голову к темной решетке, за которой, как она полагает, скрыта камера наблюдения.

– Он за нами наблюдает?

Иветта, поколебавшись, шепчет:

– Сейчас, наверное, нет. Ему не нравится смотреть, как… – Она указывает взглядом на ведро под стулом.

– Значит, он не узнает, что мы с тобой разговаривали.

Медсестра не кивает, но и головой не качает.

– Поторопись, – равнодушно говорит она. – Мне нужно покончить с этим.

– Не могу я так.

Молчание.

– Почему ты этим занимаешься? Ну… все этим? – спрашивает Лиз.

Иветта молчит, отвернувшись.

– Он тебе платит?

Медсестра качает головой.

– Тогда почему?

– Пожалуйста, поторопись. – Она еще раз качает головой.

– Что он тебе пообещал?

Иветта молчит, поджав губы и глядя на ведро. Позывы к мочеиспусканию становятся все сильнее. Секунды тянутся минутами. «Это всего лишь интервью, Лиз. Всего лишь интервью. Поднажми!»

– Ты считаешь, он сдержит данное тебе обещание? В смысле, он из тех людей, кто держит свое слово?

– Оставь меня в покое с этими вопросами.

– Так он тебе что-то пообещал, да?

У Иветты слезы наворачиваются на глаза.

– Иветта, что он тебе пообещал?

Она оглядывается и поворачивается к темной решетке затылком.

– Он… – шепчет она, – он пообещал, что отпустит меня.

Лиз смущенно молчит.

– Ну, ты уже? – Иветта наклоняется и заглядывает в ведро. Ее голос дрожит.

Лиз качает головой. Ей кажется, что ее мочевой пузырь – перезрелый арбуз. И все же она упрямо сдвигает ноги.

– Он тебя не отпустит, – с трудом произносит Лиз. Во рту у нее пересохло, язык точно прилип к небу.

– Нет, отпустит, – возражает медсестра.

– Иветта, что бы он ни задумал, он не может тебя отпустить. Ты все видела, ты слишком много знаешь.

– Нет, отпустит.

Лиз пытается облизнуть пересохшие губы, но безуспешно.

«Продолжай!»

– Ты давно здесь?

Иветта смотрит на ведро.