Надсада

– И не надо, мне он не нужен. Мне надо, чтобы на время моих отлучек ты здесь всем управлял. И последнее. Запомни: наш с тобой самый злейший враг – нынешний мэр Витька Курицин. Завел себе некую службу – вроде охранной. Людишек подобрал пронырливых, знающих, способных на все, вплоть до убийства. Я это шкурой своей чувствую. Витька Курицин, брательник, – лютый зверина, каких и в тайге никогда не водилось. Империю свою решил создать в отдельно взятом районе, а он – во главе ее, импе-ератор.

– Вроде для людей старается… – растерялся младший Белов.

– Для людей… Как бы не так. Мне он тоже пытался очки втирать, мол, проведу в жизнь социальные программы… Понял, мол, как трудно живут люди и только для них и стоит жить… Глаза у людей печальные подсмотрел, пока предвыборной кампанией занимался… Черт ему брат! – зло заключил Владимир.

– Так как же быть, а, Володя? – прошептал младший в еще большей растерянности.

– Работай себе спокойно – и все. У меня для него несколько бомбочек припрятано, и он о том знает. Поэтому до поры до времени будет действовать исподволь, гадить исподтишка. А полезет нахрапом, я ему рога обломаю. Ты, Витя, до сих пор как работал? Мешал тебе кто-нибудь: администрация района, бандюки?

– Н-нет… Нормально…

– А почему – не задумывался?

– Н-нет…

– Потому, брательник ты мой, что я тебя никогда не упускал из вида. Таким образом, ты работал как бы под моим прикрытием. И впредь я тебя не оставлю. Так вот. Будут его засланцы здесь шнырять как раз в период моих отъездов. В бухгалтерию не пускай, не откровенничай, нужные бумаги держи при себе. И лучше будет, если подыщешь себе водителя – так спокойнее. Нужную доверенность и прочее на твои полномочия я оставлю. Главное, не забывай, что мы с тобой – самые близкие люди и надо нам держаться вместе. Будем держаться – сам черт не будет нам страшен, не только Витька Курицин.

Помолчал, глядя в упор на покрасневшую физиономию младшего брата, спросил по своему обыкновению жестко, как это всегда делал, когда решался важный для него вопрос:

– Согласен?

– С-согласен, – ответствовал враз осипшим голосом младший Белов.

– И – добро. С завтрашнего дня и вникай.

После разговора с братом Виктор долго не мог успокоиться и в конце-концов решил поехать к матери, где гостила сестра Люба со своим маленьким сыном – вторым по счету их с Мишкой ребенком. Он понимал, что с братом происходит что-то серьезное, что обещает и столь же серьезные перемены и в его собственной судьбе. А старшего брата он любил, тянулся к нему всей душой, пытался в чем-то подражать. К тому времени он уже разъезжал на хорошей машине, пересев со старенького жигуленка, на котором ездил чуть ли не с юности.

Последние лет пять-шесть Виктор полностью взял на себя заботы о дряхлеющей на глазах матери, Татьяне Маркеловне. Жил, правда, будучи уже женатым человеком, своим домом в Ануфриеве, не собираясь пока переезжать в Присаянское.

– И – правильно, Витенька, – одобрительно кивала головой мать. – Кто обо мне-то, старой, будет думать, да и могилка отца вашего здеся. Санечкина… Зарастут быльем, поза-абу-дут-ся-а-а… Ой, люшеньки-и-и-и-и…

– Уж не дадим зарасти, – резонно отвечал Виктор. – Не дадим. Володька не даст, да и Люба – так же.

– Не до нас Володеньке-то с Любой, ох, не до нас…

– Ты говоришь так, будто и впрямь уж лежишь рядышком с отцом…

– В мыслях – давно лежу. И душа стосковалась по ему, горемычному: как он тама без меня, некому блинчиков испечь, рубаху чистую подать…

– Ну ты, мать, даешь, – только и разводил руками. – Успеешь еще наподаваться. Живи и радуйся белому свету.

– Кака уж радость… Ох, люшеньки-и-и-и-и…

Приехал как раз к столу, на который собирала еду Люба – в меру округлившаяся после родов. Брату обрадовалась, заторопилась навстречу.

Поздоровался с сестрой. Подошел к трехлетнему племяннику, подал руку, как взрослому.

– Наследник-то на глазах растет, скоро замена нам всем будет. А мать где?

– Корову пошла поить. Сейчас пожалует.

И верно: Татьяна уже входила в избу, узрев Витеньку, приготовилась к привычному здесь «концерту».

– Ну-ну, не начинай свою песню, – остановил ее младший Белов. – Лучше достань-ка, что у тебя там есть из горячительного, и сядем все вместе за стол.

– Че эт еще за заделье за тако? – встала в позу Татьяна, подбоченять и выставив ногу вперед.

– Ты, мать, о том спросишь, когда рюмки поднимем, – в другой раз остановил мать. – Без концертов своих уж никак не можешь.

– Вот детки пошли, – села на лавку, сложив руки на острые коленки, Татьяна. – И слова не дадут сказать.

Вздохнула, закатив глаза к потолку, будто в этот самый момент собралась отойти навечно.

– И энтот, сосунок последний, – туды же: бутылку ему на стол подавай. С порога прям… Ой, люшеньки-и-и-и-и…

Люба отвернулась, пряча улыбку, Виктор широко улыбался, не отворачиваясь.

За столом сидели тихо, женщины ожидали, что скажет мужчина – сын и брат родных ему людей. И Виктор взял свою рюмку, медленно поднялся со стула, не спеша начал: