Наедине

Мы с Никитой синхронно киваем головами, охотно разделяя негодование нашего великого и непревзойденного гуру.

— Так что стоите-то? — внезапно спохватывается Стевич. — Давайте, за работу, сколько можно филонить?! Открываемся скоро, сейчас и Гошка подойдет уже, а как тут открываться, если эти болваны все своими ботинками заляпали? Говорил же им — не таскайте грязь по залу! Фимка!

— Уже занимаюсь!

— Молодца. Никитос, двигай к бару и быстренько сообрази мне чего-нибудь… вдохновляющего, а то я что-то не в той форме.

Улыбнувшись, я разворачиваюсь и иду к подсобке по виднеющимся на полу витиеватым темным следам рабочих ботинок. От недавней тревоги не осталось даже легкого напоминания, все заботы отступили за железную дверь «Клуба…» и хотя бы на какое-то время перестали иметь значение. О неловком эпизоде с рабочими я больше не вспоминаю, хотя в процессе мытья полов мне на ум приходят несколько крепких слов в их адрес. Но думать о рабочих как-то глупо, совсем неинтересно, и постепенно я возвращаюсь к своему сегодняшнему походу в спортивный клуб «Олимп» и последующему разговору с Михаилом. С Михой, как он представился, сообразив, что со мной нет смысла разводить никому ненужные церемонии. Но я все равно бы не смогла так его называть. Я бы никак не смогла его называть, потому что он…

Странный? Не страннее меня самой.

Чужой? Да, пожалуй.

Страшный? Вовсе нет. Когда улыбается, напротив, он очень милый и…

Какой? Какой он?

Швабра так сильно вжимается в грязный пол, что на нем тут же образуется лужица, которую я, словно очнувшись, тотчас промокаю ворсистой щеткой-насадкой.

Я так растерялась перед входом в этот их спортивный комплекс, что даже не сразу поверила собственной удаче, когда увидела Михаила возле кофейного автомата, чуть дальше от зловещего ресепшн, куда мне так не хотелось идти и глупо лепетать что-то заранее заготовленное… Вылетевшее из головы почти сразу, как только я толкнула от себя стеклянную дверь и заметила Миху в компании какой-то вертлявой особы с длинным рыжим хвостом на затылке. Он стоял, чуть склонив набок вихрастую голову, подносил к губам бумажный стаканчик с кофе и, безусловно, очень внимательно слушал все, что говорила ему та девица. Как назло, по сторонам он не смотрел, полностью сосредоточившись на общении с рыжеволосой. Мне оставалось лишь стоять на одном месте и маяться, не зная, следует ли подойти к ним и прервать чужой разговор, или все же лучше подождать, пока они наболтаются вдоволь. С одной стороны, мне очень хотелось вмешаться, но с другой… Я представляла, как они — Миха и рыжеволосая — оборачиваются в мою сторону, дружно таращатся на меня с явным ожиданием продолжения, и мне придется что-то такое им говорить…

Примерно на этом месте меня стопорило.

Я и без того чувствовала себя, как на иголках. Это залитое светом местечко выворачивало меня наизнанку, крутило жилы, высасывало из меня жалкие крохи дефицитных сил, упорно, слой за слоем сдирало защитный панцирь с треснувшего самообладания. Здесь были люди, кто-то просто спешил мимо, кто-то, напротив, задерживал на мне любопытный взгляд, или вообще невозмутимо рассматривал, как скучающие девицы в униформах за пустующей прямоугольной стойкой.

Несмотря на внутренние увещевания держать себя в руках, как и подобает в обычном мире, я заметно нервничала и, наверное, раз сто успела пожалеть о своем решении сюда прийти. Мялась возле кадки с фикусами, и со стороны, должно быть, выглядела неописуемо глупо. Нужно было что-то делать, а не стоять столбом в ожидании неизвестно чего. Мысленно обозвав себя дурой, я уже совсем было собралась подойти к болтающей парочке, но в этот момент Михаил повернулся, взгляды наши пересеклись, и он сам пошел ко мне, предварительно не отказав себе в удовольствии перемыть мне кости в компании своей рыжеволосой подружки. Я видела, как она на меня смотрела, а потом что-то негромко говорила ему, и он невозмутимо отвечал ей, и тоже не отводил от меня внимательных глаз.

Он совершенно точно видел, что это выводит меня из себя.

Меня поразило, что он оказался так близко. Вроде бы я следила за тем, как он неторопливо приближается ко мне, даже шагнула ему навстречу, как вдруг обнаружила его прямо перед собой, на таком тесном расстоянии, что мне немедленно захотелось отскочить назад, отвоевать себе хоть немного свободного от него пространства. И тем самым навлечь еще больше подозрений относительно моего душевного здоровья. По каким-то неведомым причинам мне очень не хотелось, чтобы Михаил считал меня сумасшедшей. Я стояла напротив него, теребила лямку рюкзака, вроде бы скрадывая нервозность, но на деле волнуясь все сильнее, и лихорадочно пыталась вызвать из памяти хотя бы одну из заготовленных дома фраз. Было чертовски трудно сосредоточиться. Ему даже пришлось меня поторопить, потому что пауза затянулась, а я чувствовала себя дура-дурой и тайно мечтала оказаться где-нибудь подальше отсюда.