Наездница

— У меня возникло такое ощущение, — медленно произнес Дейк, — будто одним из людей, кому он причинил боль, был и Рэнсом.

Памела вскинула голову.

— Да, — сердито выпалила она. — Он плохо обходился с Рэнсомом. Называл его никчемным неудачником и шутом гороховым. Говорил, что Рэнсом как родился клоуном, так и помрет.

Дейк догадался, что эти насмешки больно задевали девушку. Может быть, даже больше, чем самого Рэнсома.

— И вы ссорились с ним из-за этого? — спросил он, чтобы проверить свою догадку.

Девушка сдавленно охнула и вскочила, словно собираясь бежать. Но не убежала, а лишь с силой вцепилась в перила.

— Нет, — выдавила она наконец хриплым от волнения голосом. — Это же был мой отец. Мой папочка. А я была папочкиной дочкой. Считала, что он для меня может луну с неба достать. И я…

Горло ее сжалось, и она лихорадочно глотнула воздуха.

— Я верила ему. Много лет Рэнсом был для меня просто придурковатым дядюшкой, семейным шутом. Мама пыталась мне объяснить, что я ошибаюсь и что Рэнсом очень хороший человек. Я и сама несколько раз его видела и думала, что она, может, и права. Он был забавный. Все время меня смешил, хорошо со мной обращался. Но надолго никогда у нас не оставался. Мне следовало самой обо всем догадаться. Я должна была увидеть правду. Но я верила отцу.

Дейк беспокойно переступил с ноги на ногу. Прозвучавшая в голосе девушки боль необычайно подействовала на него, заставляя переживать ее, как свою собственную. Это вина в ней говорит, понял он. Памела до сих пор испытывает вину — сам Дейк слишком хорошо знал это чувство.

— В том не было вашей вины, — начал он.

Девушка резко развернулась к нему.

— Да? Может, и правда не было, пока мне было пять, шесть, семь лет. Но я продолжала верить отцу. Даже после смерти матери я все еще верила ему. Я не понимала, что она живет лишь надеждой, что я наконец прозрею. Когда я достигла шестнадцати и все еще боготворила Барта Малкольма, мама сдалась. И умерла.

Памела говорила об отце подчеркнуто отстраненно, как о чужом человеке. И Дейк видел, что она невольно переносит свое отношение к отцу на него. О Боже, сперва Кэнди, которую тиранил ее первый муж, а теперь вот и Памела. Неужели ему придется всю жизнь расплачиваться за свою привлекательную внешность? Расплачиваться по чужим счетам?

— А Рэнсом! — продолжала девушка срывающимся голосом. — Сколько лет прошло напрасно! Мне никогда их не вернуть. Все те годы, что он думал, будто я потешаюсь над ним, как и мой отец. А все из-за того, что мне не хватало мужества перестать верить в своего кумира и фантастический мирок, который он сотворил для меня.

Памела снова отвернулась и вцепилась в перила. Даже в сгущающихся сумерках было видно, как побелели костяшки ее пальцев.

— А потом я уехала в колледж. В первый раз в жизни я рассталась с отцом. Он оказался далеко от меня и не мог уже подсовывать мне свою версию правды. И только тогда я начала по-иному оценивать происходящее. — Памела горько рассмеялась. — То есть начала оценивать происходящее сама. Мне показывали в газетах фотографии отца и его очередных подружек на неделю. Одноклассницы смеялись надо мной и говорили, что моему отцу трудновато будет припомнить всех своих девиц моего возраста. Только в школе я узнала, что отец ведет такую жизнь уже много лет и началось это задолго до маминой смерти.

Голос Памелы прервался. Она набрала полную грудь воздуха и продолжала свой рассказ:

— А парни… те просто восхищались им. Вот кто умеет жить, говорили они. Для них умением жить считалось умение использовать людей, очаровывая или соблазняя их. Они считали, что этим можно только гордиться.

Она снова вздохнула.

— И, по-видимому, они полагали, что, каков отец, такова и дочь. Скоро я уже устала отшивать их и в конце концов перестала показываться на людях. Даже тот единственный человек, который, как мне казалось, понимал меня… оказался охотником за отцовскими деньгами…

— Памела прекратите! Простите меня. Мне не следовало затевать этот разговор, — вырвалось у Дейка. Мука, звучащая в словах девушки, пронзила его насквозь, до самого сердца. А ведь он думал, что не способен ощущать чью-либо боль после того, как так долго и тяжело сражался со своей собственной.

— Ненавижу его! — Девушка не могла остановиться, словно прорвалась плотина и давно сдерживаемые эмоции хлынули бурным потоком, сметая все на своем пути. — Я знаю, что не полагается так говорить о родителях, но я его ненавижу. Я ненавижу Барта Малкольма.

— Или любого, что на него похож, да?

Дейк сам не понимал, почему он спросил так — то ли потому, что непременно желал узнать правду, то ли потому, что никак не мог прервать потока ее слов. Но вопрос заставил Памелу замолчать. Девушка резко повернулась и уставилась на него.

— Да, — отчеканила она. — Любого, кто излучает это сногсшибательное обаяние или выглядит так, словно способен остановить тайфун. Я провела большую часть жизни с человеком, превратившим дарованное ему Богом обаяние в оружие, в средство получать все, что пожелает. И расправляться с любым, кто посмеет встать у него на пути.