Нам идти дальше

Идет делегат на явку к Кольцову (так было условлено еще в Женеве) и видит: на углу, недалеко от нужного дома, стоят Кольцов и его жена. Из толпы прохожих они вылавливали приехавших делегатов съезда, руководствуясь тем особым инстинктом, который позволяет россиянину безошибочно узнавать земляка.

— Постойте, товарищ, одну минуточку! — говорил Кольцов делегату и, волнуясь, начинал объяснять, что домой к нему заходить не следует, хозяйка его квартиры ворчит, не хочет, чтобы в дом ходили посторонние, и ну ее к черту — она еще может донести полиции, а это нежелательно.

— Так неудобно получилось, — с извинительной улыбкой вторила жена Кольцова. — Но мы нашли кое-что другое…

— Да, да! — перебивал Кольцов. — В гостинице «Красный петух» вас примут и устроят. Вот адрес.

«Красный петух» был недорогим, маленьким отелем, содержал его бельгийский социалист. Небольшие номера, обстановка скромная, на втором этаже — ресторан. Кто приехал и зачем — хозяину не было дела. Плату он получал, и это его устраивало. Через бельгийских социалистов нашли недалеко от «Красного петуха» и подходящее помещение для съезда, — очень скромное и неприметное.

…Как-то вечером Владимир Ильич и Красиков сидели за столиком в «Красном петухе» и обсуждали предсъездовские дела. Петр Ананьевич хорошо поработал в Организационном комитете по подготовке съезда. Объездил много городов России, потрудился, не считаясь ни с постоянным риском снова очутиться в Сибири, ни с лишениями, обычными для профессионала-революционера.

Случилось так, что из семи искровцев — членов Организационного комитета на съезд пока прибыл лишь один он. Среди прибывших трое были не искровцы.

Вот об этом и шел сейчас разговор между Петром Ананьевичем и Владимиром Ильичем.

— Вообще-то нас тут два искровца из членов комитета, — говорил Красиков, — но, увы, зашатались некоторые наши искровцы. Вот одна из них, извольте, — показал Красиков на вошедшую в зал представительную женщину в длинном темном платье и с высокой прической, — Александрова, которую вы хорошо знаете. Кстати, она идет к нам.

Вошедшая поздоровалась и подсела к столику, за которым сидели собеседники. У нее было властное выражение лица и самоуверенные, энергичные движения.

— О чем вы тут разговариваете? — спросила Александрова, и через минуту только она одна и вела разговор; всё говорила, говорила, и чувствовалось, привыкла, чтоб ее слушали.

Владимир Ильич, опустив голову, задумчиво трогал вилкой косточки в опустевшей тарелке, а Красиков, человек ершистый, иронически кривил губы и всем своим видом показывал, что не склонен терпеть замашек к «самодержавию» у этой дамы, но из вежливости к ее полу и годам не хочет спорить.

Екатерина Михайловна — так звали эту женщину — начинала революционную деятельность в Петербурге как народоволка. Два года отсидела в тюрьме, попала под Сольвычегодск в ссылку и тут примкнула к социал-демократам. Кончив ссылку, поселилась в Смоленске, стала активничать в искровской группе.

Владимир Ильич давно знал эту женщину и многие годы относился к ней с большим уважением. Он охотно привлекал ее к искровским делам. Но в последнее время, став членом Организационного комитета, она повела себя странно, и Владимир Ильич был ею недоволен. Любой активный искровец, привлеченный к подготовке съезда, хорошо знал, как трудно было добиться, чтобы количество делегатов искровского направления превысило на съезде число представителей других течений в русской социал-демократии.

Александрова вдруг словно забыла об этом. Ей показалось важным обязательно позвать на съезд кое-кого из одной заграничной группки социал-демократов, не имевшей никакого веса и совершенно оторванной от России. Состояло в этой группе всего три литератора, давно осевших в Швейцарии и, в сущности, никого не представлявших, кроме самих себя. Называлась эта группа «Борьба».

Владимир Ильич запротестовал против приглашения «Борьбы». Основные течения в русской социал-демократии на съезде достаточно хорошо представлены, и незачем из одних только соображений «полноты различных точек зрения» звать на съезд людей, которые заведомо будут мешать победе искровских идей.

Александрова и слушать не хотела никаких доводов разума — уперлась на своем, и все.

Отношения между ней и Владимиром Ильичем уже при отъезде из Женевы стали натянутыми. Своего Александрова не добилась, но ее поведение Владимиру Ильичу не понравилось.