Нам идти дальше

Нервное движение бровей Мартова показало, что он это говорил. Не отвечая прямо на вопрос, Юлий Осипович стал доказывать, что он вообще не придает особого значения уставам. Есть ядро людей, пользующихся доверием остальных. Вот это и важно, а не устав. Под «ядром» он подразумевал шестерку соредакторов «Искры».

— Нет, это ошибка! — возражал Владимир Ильич. — Это та самая групповщина, с которой мы должны покончить!

Юлию Осиповичу вдруг стало холодно, он накинул на рубаху пиджак, и разговор продолжался.

Снова и снова напоминал ему Владимир Ильич великолепные слова Стопани, произнесенные еще так недавно в мансардной комнате на Шмен дю Фойе, 10: «Нам революцию делать!..» Это вырвалось из души и точно определило главный смысл и назначение устава, который должен охватить крепкой единой связью все комитеты. Разве не ясно, что свалить самодержавие и выполнить свою историческую роль авангарда рабочего класса сможет только сплоченная партия с обязательной для всех ее членов твердой дисциплиной?

Владимир Ильич спрашивал:

— Я хотел бы знать, что тут кроется? Боязнь дисциплины, единой связи?

— Чего мне бояться? — уклончиво отвечал? Лартов. — Страшного для меня после туруханской ссылки вообще нет ничего. Голода, холода, лишений не боюсь. Самодержавия тоже не боюсь. Оно будет сломлено. А что придет потом, то увидим. Во всяком случае в излишне строгих уставах я не вижу смысла, даже во имя революции.

Владимир Ильич встал. Вот где зарыта собака! Единой связи не хочет Мартов, боится ее.

— Юлий Осипович! Я не хотел бы, чтобы идейные разногласия развели нас по разные стороны баррикады. Но борьба имеет свою логику. Человек может иногда и помимо своей воли стать рупором чуждых сил…

Когда Владимир Ильич вернулся домой, было два часа ночи.

— Ну? — спросила Надежда Константиновна, открыв ему дверь.

— Впереди бой, Надя. И тяжелый! Очень!

7

Сидели на длинных, грубых скамьях. В зале (здесь прежде помещался мучной склад) было сумрачно, свет с улицы скупо освещал взволнованные лица делегатов съезда. Казалось, зал слишком просторен для собравшейся тут полусотни людей. Неудачное, явно неудачное помещение подыскали технические организаторы съезда для его работы. Но даже это помещение сняли не без труда, пришлось прибегнуть к протекции и помощи местных бельгийских социалистов. Зато аренда стоила недорого, и это устраивало.

Денег на проведение съезда и содержание около полусотни делегатов было в обрез.

А предстояло обсуждение множества вопросов, и съезд грозил затянуться. В повестке дня, заранее розданной делегатам, значилось ровно двадцать вопросов. Кроме принятия программы и устава, предстояли еще и делегатские доклады с мест. В повестке был вопрос об отношении к разным другим партиям в России, был еще вопрос о демонстрациях и восстаниях. И в конце предстояли выборы.

В зале на скамьях сидели видные революционеры, хорошо известные в подпольной России, в большинстве широкообразованные, успевшие побывать в тюрьмах и ссылках, испытавшие немало на своем веку.

Эти люди представляли двадцать шесть социал-демократических организаций, которым предстояло наконец по-настоящему объединиться в одну партию.

Пока еще каждый делегат представлял на съезде свою группу или комитет. Плеханов и Дейч считались делегатами от группы «Освобождение труда». Члены группы Аксельрод и Засулич имели совещательные голоса. У Потресова тоже был совещательный голос. Владимир Ильич имел мандат с двумя решающими голосами от Заграничной лиги русской революционной социал-демократии. Мандат от организации «Искры» достался Мартову.

А еще были делегаты от группы, объединявшейся вокруг газеты «Южный рабочий», от Бунда, от заграничных «экономистов». Было немало представителей от уже сложившихся в России крепких социал-демократических комитетов, имевших большой опыт подпольной борьбы и ведших за собой значительные партийные организации, в которых было много рабочих. Среди тех, кто имел мандаты от местных комитетов, были и антиискровцы.

На календаре было по новому летосчислению 30 июля 1903 года, когда открылся съезд. И как ни сложилось потом все дальнейшее на съезде, день, когда его открывали, запомнился на всю жизнь. Все были взволнованны.

Над Брюсселем жарко пылало полуденное солнце, бельгийская столица жила своей обычной жизнью, а тут, в помещении мучного склада, сидели затаив дыхание около полусотни русских революционеров, очень разных, в большинстве еще очень молодых, и слушали вступительную речь человека, затянутого в черный редингот. Он стоял у стола один (президиум съезда еще не был избран) и торжественным голосом чеканил слова:

— Товарищи! Организационный комитет поручил мне открыть второй очередной съезд РСДРП. Я объясняю себе эту великую честь только тем, что в моем лице Организационный комитет хотел выразить свое товарищеское сочувствие той группе ветеранов русской социал-демократии, которая ровно двадцать лет тому назад, в июле 1883 года, впервые начала пропаганду социал-демократических идей в русской литературе.

Он тоже волновался, Плеханов, произнося эти слова. Он был бледен, строг, внушителен.