Нам идти дальше

— Напрасно, — проговорила Надежда Константиновна. — Я не о героизме раба говорю, это плохой героизм, но именно сейчас у вас менее всего оснований отрекаться от Георгия Валентиновича. Он поддерживает проект Владимира Ильича и правильно делает. А Юлий Осипович совершит крупнейшую ошибку в своей жизни, если выступит против устава, и скоро все это увидят. И сам он увидит, если болото его не засосет совсем!

После этих слов Надежда Константиновна опять долго молчала.

А Вера Ивановна все ломала руки и требовала объяснений, отчего так все повернулось, и уверяла, что нет никакой разницы между формулировкой Мартова и той, какую предлагает Владимир Ильич. Тонкости, нюансы, не в них дело, а в том, что рушатся годами складывавшиеся связи между людьми. И как все было хорошо до сих пор! Ах, что программа, когда нет единства в самой партии!

— И жестко! Жестко! Чересчур жестко все получается в уставе Владимира Ильича, — твердила Вера Ивановна. — Не надо в партии строгого режима. Не все ли равно, кого считать членом партии, пусть в нее войдут все, кто хочет, и как угодно ведут себя, только бы хоть как-то помогали нам. К чему строгости? Я согласна с Юлием.

Оказалось, у Веры Ивановны, несмотря на ее недоуменные вопросы, есть вполне определенная позиция. Опа против роспуска старых групп, за сохранение в составе редакции «Искры» всей шестерки. Она боится централизма в партии, опасаясь, что он может быть использован во вред. Она уверяла, что нигде в других странах нет таких строгостей в социалистических партиях, какие сейчас хотят ввести Владимир Ильич и те, кто его поддерживает на съезде.

Чем больше Надежда Константиновна слушала то, что говорила Засулич, тем больше ей становилось жаль этой запутавшейся доброй женщины. Да, доброй и мягкой, несмотря на ее суровый вид.

Надежда Константиновна говорила ей:

— Вера Ивановна, дорогая! Поймите, нельзя каждому и всякому давать право называть себя членом партии. Этак недолго и загубить ее. А с группами вообще пора кончать. Чтобы делать революцию, обновлять мир, нужна сильная, крепкая партия! И сейчас она родилась. Да, уже почти родилась!..

Приходит час, когда лопаются почки на деревьях, падает на землю зрелый плод. Надежда Константиновна говорила гостье и это. Накапливается в атмосфере электричество, и происходят разряды, с молнией и громом. И никуда не уйдешь от этого, Вера Ивановна; что назрело, то должно произойти, упасть, лопнуть, грянуть.

— Милая Вера Ивановна, ведь вы умная женщина, и так понятно, так понятно, что у вас болит сердце. Оно болит и у Владимира Ильича. Право, болит. Он потерял сон, не ест ничего. Он не хочет раздора!

Но… есть одно «но», Вера Ивановна. Не может быть примирения с теми, кто останавливается, не желает идти вперед к революции, к ломке старой жизни, кто тянет в сторону от главной столбовой дороги. Как хотелось бы, чтоб это было понято всем съездом, всей революционной Россией!

Вера Ивановна ушла в слезах. Был второй час ночи. Надежда Константиновна видела из окна, как Засулич окликнула проезжающий кеб.

Без четверти два пришел Владимир Ильич. Он был бледен и расстроен. И в этот раз не скрыл, что расстроен и чувствует себя нехорошо.

— Разошлись мы сегодня с Мартовым, — сказал он. — Совместной работе конец. Видимо, так. И ничего не поделаешь. Он сам ставит себя в невозможное положение. Сам рвет с тем, чему служил, хотя думает, что это не так и что наши расхождения — это лишь некоторые частности. Мы перестали друг друга понимать. Когда подкапываются под устои партии, — какие же это частности, черт побери?

Владимир Ильич устало присел на стул.

«А что произошло?» — хотелось спросить Надежде Константиновне, но вопрос застрял в горле. Уж очень усталый и измученный вид был у Владимира Ильича. Он сидел неподвижно, пальто и шляпу так и не снял, при его аккуратности это было редким исключением.

«Разошлись с Мартовым»… Надежда Константиновна понимала, как тяжело Владимиру Ильичу рвать с человеком, с которым его связывали годы совместной работы. И в то же время она знала, что Владимир Ильич ни на минуту не поколеблется порвать даже с самым близким человеком, если тот встанет на ложный путь и будет упорствовать в своем отстаивании лжи, идущей во вред партии.

Было горько и обидно: сколько сил отдавал Владимир Ильич все эти годы, чтобы выковать единство среди искровцев, чтобы каждому был ясно виден горизонт. Не раз выправлял Владимир Ильич и Мартова. И все-таки человек свихнулся. Да, это уже ясно.

Сказалась давняя неустойчивость, подверженность чуждым влияниям, и не хватило выдержки. В сущности, с Мартовым происходит то же, что произошло с некоторыми другими социал-демократами, потерявшими в эмиграции свою подлинную революционность: живая жизнь отодвинулась, пришла глухота, и сколько такого ни убеждай, он упрямо будет говорить и делать свое, пока не дойдет до последней роковой черты.