Нам идти дальше

— Так-то… — проговорил Владимир Ильич, оглядывая заваленный бумагами стол Надежды Константиновны. — Так поздно работала? Напрасно, надо тебе больше отдыхать, Надя. Но это и есть главное, — вдруг улыбнулся он. — Работа, работа, работа для партии, для людей. А все прочее — пустая суета, мутная пена у берега в дни большого половодья. — Он поежился, словно озяб. — Нет ли чайку горячего, Надюша?

Редкий случай за последние дни — сам попросил чаю. Он снял пальто и шляпу, сел за стол, сразу потянул к себе поданный ему стакан. Проговорил раздумчиво:

— Не помню, Надя, говорил ли я тебе когда-нибудь, что в политике не всегда кончаешь дело с теми, с кем его начинаешь?

— Это видно и так, — отозвалась Надежда Константиновна. — К сожалению, сама жизнь в этом убеждает.

— Да. А я давно это чувствовал. И, видимо, не с одним Мартовым жизнь сыграет такую штуку. Нельзя тут жалеть, сентиментальничать. Пускай совершится неизбежное, раз таков приговор истории.

Он жадно выпил стакан, попросил еще.

Потом рассказал, что было на заседании комиссии по уставу. К единому мнению в комиссии не пришли. Главный спор из-за первого параграфа…

3

Спор о первом параграфе разгорелся наутро, едва только открылось очередное заседание съезда.

И сразу с первых минут почувствовалось, что трещина, разделяющая съезд, стала глубже.

Докладчиком от уставной комиссии выступил Носков. Он сообщил, что в комиссии голоса разделились, поэтому на обсуждение съезда выносятся обе формулировки первого пункта устава о членстве в партии.

Носков огласил эти формулировки и присел у окна в стороне от стола бюро.

Один за другим высказывались ораторы. И все яснее становилось, что старая групповщина еще жива и хочет себя сохранить.

Вот поднялся Павел Борисович. По утрам у него голова болит. Ах, не по утрам, это вечером его начинает мучить. Отчего ж у Павла Борисовича и сейчас вид болезненный? Одутловатое лицо, резко обозначились синеватые мешки под глазами.

Аксельрод начал:

— Я думаю, нам нужно разграничить понятия: партия и организация. А здесь эти два понятия смешиваются.

Владимир Ильич усмехнулся, пожал плечами. Как можно разделить то, что едино?

Так и есть. Павел Борисович высказался за формулировку Мартова. Павла Борисовича не устраивали слишком большие строгости в партии. Он стоял за то, чтобы двери в нее были распахнуты широко перед каждым, кто пожелает назвать себя ее членом. Пусть в нее входят и те, кто не может или не желает состоять в ее организациях.

Потом поднялся Мартов. Он защищал свою формулировку, как некую «частную» поправку к обсуждающемуся проекту устава. Нервозное возбуждение чувствовалось в каждом жесте Юлия Осиповича, в каждом слове. И это показывало, что дело идет вовсе не о частной поправке, и в зале это понимали, и, видимо, это начинало доходить сейчас и до сознания Мартова. Но остановиться он уже не мог и напропалую рвался к пропасти.

То у него вдруг совсем пропадал голос, и людям в зале было трудно разобрать, что отстаивает оратор, то он вдруг доходил почти до крика. Видно было, что он старается как-то овладеть собой. Чтобы не давать рукам воли, не слишком яростно жестикулировать, он прятал руки за спину и в такой нелепой для оратора позе продолжал говорить.

Удивительное превращение произошло за ночь (или за последние дни) с этим человеком. Отойдя от Ленина, он вдруг потерял и все то положительное, что в нем было и что заставляло Владимира Ильича ценить его участие в работе редакции «Искры». Юлий Осипович говорил путано, сбивчиво, без логики. Он приводил доводы, которые могли понравиться только противникам «Искры», и, разумеется, та часть делегатов, что шла против нее, тотчас обрадовалась, возликовала. В человеке, которого прежде могла опасаться, она вдруг обрела своего лидера.

А сидящие в зале искровцы, сторонники Владимира Ильича, люто негодовали и громкими репликами протеста перебивали оратора.

Ему был брошен вопрос:

— Значит, вы хотите всех и каждого считать членом партии, если только он готов признать программу и даже если он не состоит в одной из партийных организаций?

— Если хотите, да! — ответил Мартов.

Один за другим антиискровцы начали брать слово и поддерживать его. Рабочедельцы, бундовцы, сторонники «центра» (было и такое течение на съезде) не могли усидеть спокойно.

Конечно, не утерпел и Махновец:

— Я соглашаюсь с товарищем Мартовым.

Дважды выступал в этот день Владимир Ильич — на утреннем и вечернем заседании. Аксельроду, Мартову, Махновцу и всем другим, кто выступал против его формулировки, он отвечал с открыто выраженным чувством кровной заинтересованности.