Нам идти дальше

В конце второго дня прений проект устава передали на обработку по сделанным замечаниям в комиссию, которую тут же избрали. В нее вошли Владимир Ильич, Мартов, Левин, Попов и делегат с совещательным голосом Носков, давно известный Владимиру Ильичу, — «Искре» этот человек помогал.

2

Начатое на восьмом заседании еще в Брюсселе обсуждение программы продолжали и здесь, в Лондоне.

И длились прения очень долго, несколько дней, пока наконец, на двадцать первом заседании съезда в поздний вечерний час все закончилось.

Принимали программу поименным голосованием. Пригласили участвовать в голосовании и тех, кто имел совещательный мандат. И зал радостно забурлил, когда услышал: выработанная «Искрой» программа принята большинством. После долгих усилий, борьбы, острых схваток в редакции «Искры» (о них тут мало знали) и жарких препирательств на съезде программа партии русской социал-демократии принята! Это была программа бурного натиска на царское самодержавие, смелого плана революционного обновления России.

Георгий Валентинович и тот волновался, и опять в его голосе звучали торжественные нотки, когда, позвонив в колокольчик, он объявил притихшему залу:

— Товарищи! Партия сознательного пролетариата, Российская социал-демократическая партия, отныне имеет свою программу!..

Зааплодировал зал, захлопал в ладоши Владимир Ильич, он счастливо улыбался и смотрел в зал добрыми глазами. Он позволил себе полную радость в эту минуту, самую полную за все годы после Сибири.

Один Махновец не поднял руки за программу.

Пока ее обсуждали, он двадцать один раз поднимался с места, чтобы вносить свои поправки. Их отвергли. Тогда он отверг программу. Отверг, ясно сказав почему: именно потому, что она не похожа на партийные программы западноевропейских партий. Сказав это, самодовольно, но мило улыбнулся и сел.

— Махновец себе не изменил, — сказал кто-то.

— Это не так страшно, — отозвался Бауман.

Бауман почти не выступал в прениях. Сидел и бурно переживал всё, как и Лядов, и Землячка, и Шотман, и Стопани.

— Что вы хотите этим сказать? — обратился Махновец к Николаю Эрнестовичу.

— Хуже, когда изменяют другим, — ответил Николай Эрнестович.

Впервые за все время Махновец вспылил. К Бауману подошел Аксельрод и пристыдил его: не следует выходить за рамки приличия на съезде, тут все должны уважать друг друга. Шотман, красный от ярости, стоял рядом с Николаем Эрнестовичем, готовый в случае необходимости защитить его. Но после вмешательства Павла Борисовича это не понадобилось. Бауман, слушая выговор Аксельрода, смущенно смотрел себе в ноги.

Казалось, теперь делегаты быстро примут устав и съезд подойдет к концу.

Дейч в одном из предыдущих заседаний объявил, что финансы, которыми он располагает, катастрофически тают. Он попросил ускорить работу съезда.

С ним согласились: да, надо ускорить.

Но все только начиналось.

В тот вечер, когда была принята программа, Надежда Константиновна вернулась домой одна. Владимир Ильич остался в клубе, где предстояло заседание комиссии по отработке устава. Завтра с утра его начнут утверждать в целом и по пунктам.

Подходя к дому, Надежда Константиновна увидела странную темную фигуру, стоящую у дверей. Но вот ветер качнул фонарь, свет упал на чье-то женское лицо. Ах, это Вера Ивановна!

— Что вы тут стоите? — удивилась Надежда Константиновна. — Что случилось?

— Я жду вас, — ответила Засулич.

Они поднялись наверх, вошли в квартиру. Надежда Константиновна зажгла свет, усадила Веру Ивановну в кресло, потом пошла на кухню, поставила чай.

Скоро они уже сидели за столом.

— Рассказывайте, что случилось? — спрашивала за чаем Надежда Константиновна. Она старалась казаться спокойной, а внутренне волновалась. Понимала, что предстоит тяжелый разговор.

Вера Ивановна сумрачно смотрела в стакан, держа его обеими руками. Казалось, она совершенно не чувствует, как он горяч.

— Я сама пришла спросить, что происходит, — проговорила убитым тоном Вера Ивановна, и голос ее звучал совсем безучастно. — Я перестала понимать, а хочу понять, что происходит, — повторила она.

Вдруг спросила:

— А Владимир Ильич и Юлий, наверное, заседают в комиссии, да? А знаете, — подняла она глаза, — завтра Юлий выступит против устава.

— Да? — вырвалось у Надежды Константиновны.

— Да. Это точно. Он сам мне сказал.

Теперь помрачнела Надежда Константиновна.

— Боже мой, — судорожно сжимала руки Вера Ивановна. — С ума сойдешь от этих споров. А сейчас, мне говорил Павел Борисович, всё, всё грозит развалиться. Как же так? Зачем? Я хочу понять! Как хочу — до боли, до умопомрачения! Как это получилось, что мы шли, шли, долго держались вместе, и вдруг все зашаталось! И каждый пошел врозь! Боже, боже! Если бы вы знали, что переживают Аксельрод, Потресов, Дейч! Даже Жорж их оставил!

— Он ведет себя прекрасно! — воскликнула Надежда Константиновна. — Сейчас он — настоящий Плеханов!

— Что вы такое говорите? — сердито блеснула глазами Вера Ивановна. — Он предает друзей! Завтра я… не знаю, завтра ли, но я буду голосовать против Жоржа, против! Впервые в жизни отрекусь от героизма раба.