Нам идти дальше

Либер был опытным оратором, человеком, искушенным в политике. Скажи этому человеку, что он, в сущности, не марксист, что его выступления на съезде отражают не пролетарскую точку зрения, а обывательскую, он бы, вероятно, был глубоко обижен.

А между тем это было именно так. Большинство в Бунде составляли мелкие ремесленники западных губерний России, и в политической линии этой организации, возникшей в 1897 году, давали себя сильно чувствовать мелкобуржуазные настроения, далекие от той линии, за какую боролась «Искра».

Голоса бундовцев значительно усиливали антиискровскую часть съезда.

На пятый день, идя домой после вечернего заседания, на котором съезд уже обсуждал программу партии, Шотман и делегат съезда от Тулы рабочий Степанов обнаружили шагающего за ними бельгийского шпика.

Первым заметил шпика Шотман:

— Сережа, гляди-ка. За нами идет знакомец.

— Какой знакомец, что ты? — удивился Степанов.

— Шпик для тебя новость, что ли?

Это был странный шпик — во всяком случае, так казалось: он не прятался и даже попыток таких не делал. Его наглое бритое лицо Шотман и Степанов видели в нескольких шагах от себя. Когда они останавливались у магазинной витрины, тот подходил и тоже становился рядом.

— Надоела мне эта морда! — вышел из себя Шотман. — Всыпать бы ему, подлецу, да ведь вмешаются в потасовку полицейские.

На углу была стоянка экипажей. Заметив, что у фонаря торчит одинокий извозчик и на улице поблизости других не видать, Шотман втолкнул своего приятеля в коляску, сам прыгнул вслед за ним на сиденье и велел извозчику гнать к вокзалу:

— Опаздываем, милый, гони!

Русских слов извозчик, конечно, не понял, но название вокзала уловил и погнал лошадь.

Должно быть, шпика в тот вечер чуть не хватил удар. Он хотел погнаться за своими жертвами, но улица была пуста, ни одного экипажа. С отчаяния шпик несся минут пять вдогонку за Шотманом и Степановым. Бежал, бежал, потом, должно быть, задохнулся и отстал.

В следующие дни стало ясно, что охота бельгийской полиции за некоторыми делегатами — дело не случайное. Не оставалось сомнений: это результат усиливающегося нажима русского департамента полиции. Как сообщили Плеханову бельгийские социалисты, русская дипломатическая миссия в Бельгии распускает версию, будто все участники съезда как на подбор оголтелые анархисты-заговорщики.

Плеханов рассказал об этом Владимиру Ильичу:

— Наши друзья бельгийцы принимают меры, чтобы успокоить местную власть, но советуют быть ко всему готовыми. Как бы нам не пришлось переезжать в другую страну. Партийный съезд, кочующий по Европе, такого еще, кажется, в истории не бывало.

Владимир Ильич усмехнулся. Да, такого не бывало.

Разговаривая с Георгием Валентиновичем — это было во время перерыва, — он смотрел на делегатов, стоящих кучками в разных углах зала. Бросилось в глаза улыбчивое, русобородое лицо Баумана. Смеется, что-то рассказывает. Сколько тут таких, как он, — перенесших все, что только может вынести профессионал-революционер в самодержавной России! Не только в Бельгии, во всей Западной Европе социалисты не просидели столько лет в тюрьмах и ссылках, сколько эта полсотня делегатов.

Когда Владимир Ильич предложил на всякий случай подготовить переезд всех делегатов в Лондон, Плеханов не возражал.

— Вы организатор и душа съезда, — сказал он, видимо, вполне искренне. — Право, никто не отдавал и не отдает столько сил съезду, сколько вы.

Пожалуй, Владимир Ильич был единственным из делегатов, который просиживал на съезде целые дни, никуда не отлучаясь. Иные потихоньку ускользали с заседаний, чтобы побродить по Брюсселю, поглядеть достопримечательности. Владимир Ильич весь жил съездом, внимательно слушал каждого делегата, вел записи. Иногда, уходя с заседания, делегат шутя говорил другому:

— Ничего. Ленин за нас послушает.

С того утра, когда Владимир Ильич и Плеханов уселись рядом за стол бюро, казалось, от одного длительного и близкого соседства они стали чувствовать большее расположение друг к другу.

Кроме Александровой, искровцы пока держались единой линии, и Георгий Валентинович поддерживал их и был очень воинственно настроен против оппортунистической части съезда.

Остроумные замечания и шутки Георгия Валентиновича вызывали часто в зале громкие аплодисменты и веселый смех.

В один из дней, когда начали обсуждать программу, ярый рабочеделец Мартынов пустился в критику некоторых положений книги Владимира Ильича «Что делать?» и подготовленного редакцией «Искры» проекта программы. Плеханов с убийственной силой высмеял Мартынова.

— Прием Мартынова, — заметил Георгий Валентинович, — напоминает мне одного цензора, который говорил: «Дайте мне «Отче наш» и позвольте мне вырвать оттуда одну фразу, и я докажу вам, что его автора следовало бы повесить».

Хохот в зале долго не затихал.