Нам идти дальше

Алексеев обрадовался старым друзьям и устроил несколько делегатов у себя. Помогали Тахтаревы, хлопотали, договаривались с хозяйками снятых квартир о питании делегатов.

Опять всем было велено не говорить, что они из России. Объявляли себя немцами, шведами, австрийцами, румынами. Выдумывали разные причины приезда: один говорил — по делам, другой — Англию повидать, третий — учиться. Паспортов и прописки не требовалось, и делегаты удивлялись: как же так?

Заседания съезда возобновились И августа в маленьком помещении клуба английских любителей-рыболовов. Стены зала были увешаны диковинными чучелами рыб, крабов, морских змей.

Лондонская полиция не мешала съезду. У дверей клуба целый день проторчал дюжий полисмен, охраняя съезд и старательно козыряя делегатам.

Мешало съезду другое. Раскалывалась «Искра». Происходила быстрая перегруппировка сил. Решающие события начались с утра, когда Владимир Ильич выступил с докладом об уставе партии.

Трибуны не было. Он стоял у стола и говорил, держа перед собой те самые странички, которые показывал и читал еще до съезда многим делегатам.

На страничках в ряде пунктов были поправки, сделанные рукой самого Владимира Ильича по замечаниям товарищей, но в основе новый вариант сохранял все важнейшие положения прежнего. Первый пункт о членстве в партии требовал обязательного личного участия члена партии в одной из партийных организаций, а не только работы под ее контролем на «вольных правах», как предлагал Мартов.

Юлий Осипович сидел на одной из передних скамей и угрюмо смотрел на эти странички. Даже издали можно было заметить, что в нем происходит какая-то борьба. По лбу, по запавшим щекам расползлись красные пятна. До сих пор его выступления на съезде в главном не шли вразрез с искровской линией.

Выступление Владимира Ильича было коротким, он напомнил, что делегатам роздан проект устава, и разъяснил некоторые его положения. В зале, пока Владимир Ильич говорил, царила необычная тишина. Даже Махновец сидел тихо.

Хмурый августовский день смотрел в окна клуба. Хмурыми были лица ряда делегатов. Некоторые еще не всё понимали, и по их напряженным лицам чувствовалось: они хотят не просто понять прямое значение того или иного пункта устава, а постигнуть, проникнуть в то, что он может принести в будущем.

Ворчливо переговаривались между собой и раздраженно фыркали рабочедельцы и бундовцы — ярые противники предложенного съезду проекта устава. И все понимали, что бой неизбежен.

Так и оказалось. Едва Владимир Ильич умолк, началась атака.

— Прошу слова! — вскочил Попов, делегат от группы «Южный рабочий».

Он произнес длинную речь. Не совсем понятно было, чего он хочет. Касался Попов главным образом принципов организации руководства партии, функций ее центральных органов. Но по духу это было выступление явно против устава.

Потом говорил Левин, за ним бундовец Либер. Последний, в сущности, отвергал проект. Тут в зале начался ропот. Красиков, Лядов, Книпович, Шотман и другие искровцы протестующе шикали.

Вдруг поднялся Юлий Осипович. Он поправил галстук, снял пенсне, оголив тонкий нос, и начал выступление, продолжая вытирать стекла носовым платком. Голос звучал очень глухо. Вновь в зале царило безмолвие.

— Соглашаясь с общеорганизационными взглядами товарища Либера, — сказал он, близоруко щурясь на тусклый свет в окне, — я не могу согласиться с выводами, которые он из них делает, и, наоборот, присоединяюсь к выводам товарища Ленина. Только в двух вопросах я расхожусь с ним.

Владимир Ильич не отрывал глаз от Юлия Осиповича. В какой-то момент напрягся, потом мускулы его лица ослабли, и он вздохнул, но не шумно и не разом, а медленно выпуская воздух из легких. Тем временем Юлий Осипович излагал свои возражения по тем пунктам, с которыми он не согласен.

Первое возражение касалось способа составления Совета партии, создание которого предусматривалось в уставе. Второе возражение касалось права руководящих органов на кооптацию. Мартову казалось, что при кооптации не требуется единогласия. Главного, первого пункта устава он не касался.

— Мне позвольте! — встал с места Махновец. — Я считаю настоящий проект неудовлетворительным в двух отношениях. Во-первых…

В последние дни перед переездом в Лондон, беря слово в прениях, Махновец неизменно начинал так:

«Я не сомневаюсь, конечно, что мое предложение не соберет ни одного голоса, кроме моего собственного. Но тем не менее я выскажусь».

На этот раз он этих предваряющих слов не произнес, а сразу взялся костить проект устава, не обращая ни малейшего внимания на возрастающий шум в зале. Говорил он не торопясь, ровно, не волнуясь, будто читал лекцию в студенческой аудитории.

Решающие события в этот день начались еще не очень сильными грозовыми вспышками. Прения по уставу продолжались и на другой день. Полисмен уже не стоял у входа в клуб. Тахтарев, ставший помощником Дейча по хозяйственному обслуживанию съезда, ходил в комиссариат с просьбой об отмене охраны.

Оказалось, об охране позаботились английские социалисты, особенно мистер Квелтч.