Нам не дано предугадать. Правда двух поколений в воспоминаниях матери и сына

Мое одиночество длилось около месяца. В течение этих долгих часов в камере, шагая взад и вперед, как пойманный дикий зверь, или лежа в постели долгими бессонными ночами, я думал о многих вещах, на которых в сутолоке и спешке жизни у меня не было времени задержаться мысленно. Одиночество имеет свои преимущества. Оно заставляет переосмыслить свое прошлое, дает возможность лучше узнать себя, определить свое отношение к Богу, к миру, к другим людям. За воспоминаниями и картинами светлого, счастливого прошлого, встававшими передо мной, следовали размышления о причинах свершившихся перемен, приведших меня в одиночную камеру екатеринбургской тюрьмы.

Воспоминания

Я уехал из Москвы в начале декабря 1917 года, всего месяц спустя после того, как большевики разбили войска, пытавшиеся защитить слабое и беспомощное правительство Керенского. Я уехал, так как был уверен, что буду арестован за то, что возглавлял антибольшевистскую деятельность в моем уезде недалеко от Москвы, к тому же жизнь в Москве была слишком трудной и дорогой, с продовольствием было тяжело, и, лишенный моего состояния, я был не в силах содержать большую семью. Я решил уехать в Сибирь, где условия жизни были легче и где, как большинство из нас полагало, большевики никогда не укрепятся.

А что теперь? Я был в тюрьме и, конечно, в гораздо более скверном положении, чем в Москве. Большевистский режим по всей Сибири, нехватка продовольствия, а я не могу зарабатывать на жизнь и содержать семью.

Ах, эти последние дни в Москве! Я их никогда не забуду. Бои на улицах, дома и церкви в руинах, жизнь в неотапливаемых домах, без воды, электричества, почти без еды и денег.

И этот горький, вынужденный отъезд из моего любимого дома близ Москвы, где прошла лучшая часть моей жизни, где я отдал столько энергии общественной деятельности и поддержанию имения.

Когда я думаю о моей жизни до 1914 года, она кажется мне счастливым и прекрасным сном. Даже в тюремной камере передо мной возникают картины прошлого, и сердце переполняет благодарность Богу, давшему мне так много. Счастливым меня делало не только состояние. Деньги давали мне независимость, но главным для меня было то, что я жил в атмосфере высокой культуры и нравственности, мудрых и крепких традиций, которые были присущи старым аристократическим семьям Москвы. На меня оказала влияние жизнь в прекрасной Москве – центре высокой культуры, с ее красивым расположением, бесчисленными сокровищами искусства, которые так способствуют развитию интеллектуальных и художественных способностей. И мой старый дом – Петровское, усадьба, построенная в XVIII веке, полная предметов искусства и расположенная среди живописнейших мест Московской губернии. Все это делало мою жизнь такой счастливой! Все это, кроме моей семьи, ушло с революцией, а теперь в тюрьме я был оторван и от нее.

Революция не была неожиданной для нас, мы знали, что она неизбежна, что старое гнилое бюрократическое правительство было слишком неповоротливо и не способно удовлетворить растущие нужды нации, но мы не думали, что она произойдет во время войны и в такой форме. Мы слишком идеализировали русских людей. Как мы ошибались!

В начале революции я жил большей частью в Петровском и играл активную роль в работе новых местных организаций. И таким образом у меня была возможность наблюдать, как революционный дух проникал в сознание крестьян и как крайние идеи овладевали даже самыми рассудительными из них и делали борьбу с ними бесполезной.

Теперь в одиночестве, когда я вспоминал все подробности первого периода революции, мои мысли переносили меня в более раннее время, в предреволюционные и предвоенные годы, в волнующую эпоху 1905 года и к первым годам правления последнего государя. Картины прошлого возникали передо мной и разбудили новые воспоминания.

Я увидел себя в последнем десятилетии прошлого века, студентом Московского университета. Мой отец был в то время московским головою, после того как был в течение нескольких лет губернатором. Его дом был центром, где можно было встретить интересных людей различных слоев общества и профессий: великих князей, представителей старых аристократических семей, выдающихся предпринимателей и купцов города, политиков, профессоров и людей искусства. Мой отец принадлежал к той части аристократии, которая не искала состояния, высоких должностей при Императорском дворе или на военной службе. Эта ветвь древнего голицынского рода, тесно связанного с русской историей, была известна своей любовью к сельской жизни и общественной работой в провинции. (Именно этот слой русского дворянства давал России ее лучших писателей и политиков, таких как Пушкин, Толстой, Гоголь, Тургенев, Хомяков, Самарин, Черкасский, Столыпин и др.). От моих предков я унаследовал эту любовь. После окончания университета, в 1901 году, и шестилетней работы в московских и иностранных больницах я поселился в нашем старом имении, расположенном примерно в 40 верстах от Москвы. Здесь я открыл небольшую больницу для крестьян и начал активную работу в местном совете – земстве.