Нам нужно поговорить о Кевине

Как тебе известно, я всегда обожала карты. Я иногда думала, что перед лицом грозящей ядерной атаки или вторжения какой-нибудь армии самыми могущественными людьми будут не белые расисты с пистолетами и не мормоны с запасами рыбных консервов, а те, кто разбирается в картах и знает, что вот эта самая дорога ведет в горы. Потому первое, что я делаю по прибытии в новое место – покупаю карту, и случается это лишь в том случае, когда я не успела зайти в «Рэнд МакНелли»[141] перед вылетом. Без карты я буду в растерянности и почувствую, что меня легко дезориентировать. Как только у меня в руках появляется карта, я быстро начинаю ориентироваться в городе лучше большинства его жителей, многие из которых могут безнадежно заблудиться, выйди они из привычного круга, где расположены их кондитерская, колбасная лавка и дом, где живет Луиза. Я давно горжусь своим талантом ориентироваться на местности, потому что я лучше среднестатистического человека перевожу двухмерную картинку в трехмерное пространство, и потому что я научилась использовать реки, железные дороги и солнце, чтобы определять свое местонахождение. (Прости, но чем еще я сейчас могу похвастаться? Я старею и выгляжу на свой возраст. Я работаю в турагентстве, и мой сын – убийца.)

Вот поэтому я ассоциировала карты с мастерством и, наверное, надеялась, что через буквальное ощущение направления, которое они всегда мне давали, я, возможно, смогу в переносном смысле переориентировать себя на эту чужую для меня жизнь матери, которая живет в пригороде и сидит дома с ребенком. Мне очень нужна была какая-то физическая эмблема – какой-то символ меня прежней, пусть лишь для того, чтобы напоминать мне, что я покинула ту жизнь по собственному выбору и могу вернуться к ней по собственной воле. Я лелеяла призрачную надежду на то, что Кевин, когда подрастет, станет проявлять любопытство и, указав на Майорку в углу стены, спросит, что это за место и каково там побывать. Я гордилась своей жизнью, и говоря себе, что Кевин, имея образованную и успешную мать, возможно, будет гордиться собой, я, наверное, просто хотела, чтобы он гордился мной. Я тогда не имела понятия, какой трудной задачей это может оказаться для любого родителя.

В физическом смысле проект был кропотливый. Все карты были разного размера, и мне требовалось придумать систему их наклеивания – такую, которая не подразумевала бы симметрии или повторения, но чтобы при этом у меня получилась бы в итоге красивая мозаика, сбалансированная по цвету, и с равномерным чередованием карт городов и континентов. Мне пришлось научиться работать с обойным клеем, и работа эта была грязная; старые и потрепанные карты приходилось проглаживать утюгом, потому что бумага легко желтеет. Из-за того, что в новом доме мне многим нужно было заниматься, а также из-за постоянных консультаций по передаче дел Луису Роулу – моему новому шеф-редактору в «Крыле Надежды», я занималась оклейкой стен в кабинете в течение нескольких месяцев.

Вот что я имела в виду, когда говорила, что Кевин умел дождаться подходящего момента. Он следил за оклейкой стен в кабинете и знал, как хлопотно это было: он сам помогал сделать данный процесс еще более хлопотным, наследив обойным клеем по всему дому. Он, может, и не понимал значения надписей на картах, но он отлично понимал значение этих карт для меня.

Когда я наклеила последний прямоугольник у окна – топографическую карту Норвегии со стежками фьордов – я слезла со стремянки и, поворачиваясь во все стороны, посмотрела на результат. Вышло просто великолепно! Динамично, причудливо и очень-очень сентиментально. Приклеенные тут и там корешки железнодорожных билетов, поэтажные планы музеев и гостиничные квитанции придавали коллажу дополнительный оттенок чего-то личного. Я придала какой-то смысл хотя бы одной части этого бессодержательного и оцепенелого дома. Я включила песню Джо Джексона «Большой мир»[142], закупорила банку с обойным клеем, сняла ткань, покрывавшую мой почти двухметровый рабочий стол-бюро, с грохотом открыла его крышку и наконец распаковала последнюю коробку, из которой достала и расставила на столе подставку со старинными перьевыми ручками, бутылочки с красными и черными чернилами, рулон скотча, степлер и пару мелких безделушек, чтобы вертеть их в руках: миниатюрный коровий колокольчик из Швейцарии и терракотовую фигурку кающегося грешника из Испании.

Занимаясь этим, я говорила, обращаясь к Кевину, что-то в стиле Вирджинии Вульф:

– Каждому человеку нужна своя комната. Вот у тебя же есть своя комната? Ну а это – комната мамс. И каждому человеку нравится сделать так, чтобы его комната была особенной. Мамс побывала во многих местах, и все эти карты напоминают мне о моих поездках. Увидишь, когда-нибудь и тебе захочется сделать свою комнату особенной, и я тебе помогу, если захочешь…