Это было исключение из правила, которое я изначально считала бессмысленным. Даже если детям не давать в руки модели оружия, они станут целиться в вас палкой, и я не вижу никакой эволюционной разницы между тем, чтобы махать куском формованного пластика на батарейках, который издает звук «тра-та-та-та», и тем, чтобы направить на кого-то кусок дерева и крикнуть «бах-бах-бах». По крайней мере, Кевину нравился его водяной пистолет, потому что он обнаружил, что с его помощью он может раздражать людей.
Во время переезда из Трайбеки он без конца брызгал из него на ширинки наших грузчиков и потом говорил, что они опи́сались. Я считала, что это слишком серьезное обвинение со стороны маленького мальчика, который до сих пор упорно не обращал внимания на наши скромные намеки на то, что пора бы ему научиться «ходить на унитаз как мамс и папа», хотя большинство других детей еще пару лет назад уже вовсю делали свои дела куда полагается. На нем была деревянная маска, которую я привезла ему из Кении, с жидкими и словно наэлектризованными волосами из сизаля, крошечными прорезями для глаз, окруженными огромными белыми кругами, и жуткими трехдюймовыми зубами, сделанными из птичьих костей. Тельце у Кевина было тощее, и огромная маска делала его похожим на куклу вуду в подгузнике. Не знаю, о чем я думала, когда ее покупала. Вряд ли этому мальчику нужна была маска; его лицо само по себе было непроницаемым, а от грубого выражения карающего гнева на маске у меня мурашки бежали по телу.
Таскать коробки, когда промежность у тебя мокрая и зудит, вряд ли можно назвать приятным занятием. Грузчики были хорошими парнями – они не жаловались и делали все очень аккуратно, поэтому, как только я заметила, что их лица начали подергиваться, я велела Кевину прекратить. Он тут же повернул лицо в маске в мою сторону, чтобы убедиться, что я на него смотрю, и выпустил струю воды на пятую точку жилистого темнокожего грузчика.
– Кевин, я велела тебе перестать. Не брызгай на этих милых людей, они всего лишь стараются нам помочь. Я серьезно.
Разумеется, все, что мне удалось – это дать понять, что в первый раз я говорила несерьезно. Умный ребенок моментально считывает этот подтекст – «на этот раз я говорю серьезно, значит, в прошлый раз я серьезной не была» – и приходит к выводу, что все предупреждения, которые он слышит от матери, – полная хрень.
И мы испытываем друг друга дальше. Хлюп-хлюп-хлюп.
Франклин, что было толку от этих твоих книг по воспитанию? Не успеваю я и глазом моргнуть, как ты садишься на корточки рядом с нашим сыном и берешь у него эту проклятую игрушку. Я слышу приглушенное хихиканье и что-то про мамс, и тут
– Франклин, это не смешно. Я велела ему прекратить. Ты мне не помогаешь.
– НААА-на, на-на на
Я ушам своим не поверила: это
Я выхватила у него пистолет.
– Ну ладно тебе! – вскричал ты. – Ева, переезд – это такая боль в попе! (
Водяной пистолет теперь был у меня, и легким выходом из ситуации стало бы изменение ее тональности: весело выпустить струю воды тебе в нос, а потом мы могли бы устроить бурную семейную битву, в которой ты вырываешь у меня пистолет, перебрасываешь его Кевину… И мы бы все смеялись и устроили бы кучу-малу, и может быть, даже вспоминали бы об этом годы спустя – эту легендарную битву с водяным пистолетом, которую мы устроили в день переезда в Гладстон. А потом кто-нибудь из нас отдал бы пистолет Кевину, и он продолжал бы брызгать на грузчиков, и у меня уже не было бы оснований заставлять его прекратить, потому что я только что тоже это делала. Второй альтернативой было повести себя как зануда (что я и сделала) и положить пистолет в свою сумочку (что я и сделала).
– Грузчики описали свои штаны, – сказал ты Кевину, – а мамс изгадила нам все веселье.
Конечно же, я слышала, как другие родители говорят о несправедливом разделении на «хорошего и плохого копа» и как дети всегда любят хорошего копа, а плохому приходится выполнять тяжелую работу; и я подумала: что это за чертово клише, и как это случилось со мной? Мне ведь все это даже