Нам нужно поговорить о Кевине

Вуду альтер эго Кевина отметило, где именно лежит пистолет в моей сумочке. Большинство мальчиков на его месте принялись бы плакать. Он же вместо этого молча повернул зубастую маску в сторону матери. Еще с дошкольного возраста Кевин был интриганом. Он умел выждать удобный момент.

Поскольку чувства детей легко ранить, привилегий у них мало, а в собственности они имеют лишь пустяки, даже если у них состоятельные родители, мне дали понять, что наказывать собственного ребенка очень болезненно и трудно. На самом же деле, отобрав у Кевина водяной пистолет, я испытала прилив дикой радости. Пока мы ехали на пикапе в Гладстон вслед за грузовым фургоном, любимая игрушка Кевина переполняла меня таким удовольствием, что я, сидя на переднем сиденье, достала ее из сумочки и положила палец на курок. Кевин был пристегнут к переднему сиденью между нами; с театральным безразличием он поднял взгляд от моих коленей и уставился на приборную доску. Он сидел молча, тело его было расслаблено, но маска его выдала: внутри он кипел от гнева. Он ненавидел меня всем своим существом, а я была довольна как слон.

Думаю, он почувствовал мое удовольствие и принял решение лишить меня его в будущем. Он уже интуитивно понимал, что привязанность – пусть всего лишь к водяному пистолету – делает его уязвимым. Поскольку я могла не дать ему того, чего ему хочется, то даже самое маленькое желание становилось источником неприятностей. Словно в честь этого прозрения он бросил маску на пол, рассеянно пнул ее и сломал в ней несколько зубов. Не думаю, что он был таким не по годам развитым ребенком – и таким чудовищем, – что победил все свои земные потребности к четырем с половиной годам. Нет, он все еще хотел обратно свой водяной пистолет. Но в конечном итоге именно равнодушие зарекомендует себя как разрушительное оружие.

Когда мы подъехали к дому, он показался мне еще более уродливым, чем я его запомнила, и я подумала, что вряд ли мне удастся пережить здесь ночь, не расплакавшись. Я выпрыгнула из машины. Кевин уже мог сам отстегнуть ремень безопасности и с презрением отвергал попытки помощи. Он стоял на подножке, чтобы я не могла закрыть дверцу.

– Отдай сейчас же мой пистолет.

Это не было изнуряющее маму нытье; это был ультиматум. Второго шанса мне не дадут.

– Ты вел себя как паршивец, Кевин, – ответила я беззаботно, взяв его под мышки и спустив на землю. – Никаких игрушек для паршивцев.

Эй, подумала я, может, мне и понравится быть матерью. Это весело.

Водяной пистолет протекал, поэтому я решила не класть его обратно в сумку. Грузчики начали доставать из фургона коробки, а Кевин проследовал за мной в кухню. Я влезла на рабочую столешницу и засунула пистолет на самый верх одного из кухонных шкафов.

Потом я была занята, указывая что куда ставить, и вернулась в кухню лишь спустя двадцать минут.

– Стой на месте, мистер, – сказала я. – Замри!

Кевин подтащил одну коробку к еще двум, стоящим одна на другой, чтобы получилась лесенка к столешнице, на которую один из грузчиков поставил коробку с тарелками, и образовалась еще одна ступенька. Однако Кевин дождался звука моих шагов, прежде чем полезть на полки шкафа. (В Книге Кевина непослушание считается напрасным, если никто на это не смотрит.) К тому моменту, как я вошла в кухню, его ноги в кроссовках стояли уже на третьей полке. Левой рукой он держался за раскачивающуюся дверцу шкафа, а пальцы правой были в паре дюймов от водяного пистолета. Мне незачем было кричать «Замри!» – он и так стоял неподвижно, словно позировал для фотоснимка.

– Франклин! – настойчиво завопила я. – Иди сюда, пожалуйста! Прямо сейчас!

Мне не хватало роста, чтобы снять его и поставить на пол. Пока я стояла внизу, чтобы поймать его, если он соскользнет, наши взгляды встретились. Зрачки его подрагивали то ли от гордости, то ли от радости, то ли от жалости. Боже, подумала я. Ему всего четыре, и он уже побеждает.

– Эй, приятель! – Ты рассмеялся, снял его со шкафа и поставил на пол, но он все-таки успел схватить пистолет. Франклин, у тебя были такие красивые руки! – Тебе еще рановато учиться летать!

– Кевин вел себя очень, очень плохо! – гневно прошипела я. – Теперь нам придется забрать этот пистолет очень, очень, очень надолго!

– Да ладно, он его заслужил, правда, малыш? Слушай, нужно быть храбрецом, чтобы туда залезть. Ты настоящая обезьянка, верно?

По его лицу пробежала тень. Наверное, он подумал, что ты говоришь с ним свысока, но даже если и так, то снисхождение играло ему на руку.

– Я обезьянка, – сказал он бесстрастно. И вышел из кухни, помахивая опущенной рукой с пистолетом и с таким высокомерным безразличием, что мне на ум пришла ассоциация с угонщиком самолетов.

– Ты только что меня унизил.

– Ева, даже нам тяжело дается переезд, а для ребенка это вообще травма. Будь к нему снисходительнее. Слушай, у меня плохая новость по поводу твоего кресла-качалки…