Нам нужно поговорить о Кевине

Когда он, будучи восьмиклассником, впервые стал одеваться в такой манере, я думала, что футболки, которые врезаются ему в подмышки и собираются в поперечные складки на груди – это его любимые вещи, с коими ему не хочется расставаться, и я из кожи вон лезла, чтобы найти такие же большего размера. Но он к ним не притрагивался. Теперь я понимаю, что он тщательно выбирал джинсовые полукомбинезоны, в которых не до конца застегивалась молния. Та же история и с ветровками, у которых рукава были выше запястий, галстуков, что заканчивались на три дюйма выше ремня (когда мы заставляли его выглядеть «прилично»), и рубашками, которые топорщились и расходились между пуговиц.

Могу сказать, что эта манера одеваться в тесные вещи действительно о многом говорила. На первый взгляд он казался мальчиком из очень бедной семьи, и я много раз удерживалась от замечаний, что «люди подумают», будто мы недостаточно зарабатываем, чтобы купить своему сыну новые джинсы: подростки ведь так жадно ловят сигналы о том, что их родители поглощены своим социальным статусом. Кроме прочего, при более тщательном осмотре оказывалось, что его съежившийся наряд состоит из дизайнерских вещей, отчего этот притворный вид человека с тяжелой судьбой превращался в пародийное подмигивание. Предположение о том, что эти вещи нечаянно постирали в слишком горячей воде, несло в себе комическое несоответствие, а накинутая на плечи и повязанная на спине куртка детского размера иногда заставляла его руки по-дурацки задираться по бокам, как у павиана. (Это был тот максимум, на который он приблизился к традиционным приколам; никто из тех, с кем я говорила о нашем сыне, ни разу не сказал, что им он казался смешным.) То, как края штанин на его джинсах заканчивались на уровне носков, производило впечатление неотесанности, которая согласовывалась с его любовью прикидываться дураком. Многое в его стиле наводило на мысли о Питере Пэне и отказе взрослеть, хотя я не могу понять, зачем он так цеплялся за то, чтобы оставаться ребенком, если все свое детство он казался таким потерянным в нем, слоняясь по этим годам, почти как я слонялась по нашему огромному дому.

Экспериментальная политика Клэверака, которая разрешала его обитателям носить обычную одежду, позволила Кевину повторить свою модную заявку в его стенах. В то время как нью-йоркская шантрапа в слишком больших колыхающихся шмотках издалека выглядит похожей на двухгодовалых малышей, манера Кевина одеваться в тесные вещи производит противоположный эффект: в ней он выглядит крупнее, более взрослым и быстро растущим. Один из его консультирующих психиатров обвинил меня в том, что я нахожу его стиль обескураживающим из-за его агрессивной сексуальности: брюки врезаются Кевину в промежность так, что видны очертания мошонки, а очень облегающая футболка подчеркивает торчащие соски. Может, и так; и конечно, швы на тесных рукавах, тугие воротники и врезающиеся в тело пояса брюк выглядят на его теле словно натянутые веревки и напоминают мне об эротических играх со связыванием.

Он выглядит так, словно испытывает дискомфорт, и в этом отношении он одет вполне соответствующе. Потому что Кевин действительно испытывает дискомфорт: эта крошечная одежда воспроизводит то же ограничение, которое он испытывает, находясь в своей собственной шкуре. Попытка толковать его удушающее облачение как эквивалент покаянной власяницы может показаться преувеличением, однако пояса брюк ему натирают, воротники оставляют следы на его шее. Испытываемый им дискомфорт конечно же порождает похожее ощущение в других людях, и это тоже, должно быть, часть плана. Я часто ловлю себя на том, что в его присутствии я растягиваю на себе одежду, потихоньку сдвигая задний шов брюк на ягодицах или расстегивая еще одну пуговицу на блузке.

Наблюдая за лаконичным обменом словами за соседними столами, я заметила, что некоторые из обитателей тюрьмы начали копировать эксцентричную манеру Кевина одеваться. Насколько я понимаю, футболки необычно маленьких размеров стали весьма ценными вещами, и сам Кевин самодовольно обмолвился, что у мелкорослых крадут одежду. Может, он и высмеивает подражателей, но все же он, кажется, доволен тем, что самолично стал инициатором новой фишки. Если бы он был столь же озабочен оригинальностью два года назад, те семь учеников, которых он использовал в качестве мишеней, сейчас готовили бы заявления на поступление в выбранный ими колледж.