Намек. Архивный шифр

Надо раздобыть, во-первых, информацию о последнем периоде деятельности журналиста. Возможно, где-то хранятся его личные бумаги — конспекты архивных документов, заметки, наброски.

Во-вторых, требуются сведения о директоре Московского государственного исторического архива. Это он снабдил журналиста архивными материалами по московскому масонству. Помнится, Саша отзывался об этом человеке очень тепло. Именно с его лёгкой руки Кенич увлёкся темой масонства. Платонов выступил лишь заказчиком, а директор архива, можно сказать, искусителем. Возможно, этот человек до сей поры служит.

В-третьих, нужны все материалы, связанные с гибелью Кенича.

Эти сведения многое прояснят.

Уж заодно Бродов запросил сведения о Павле Егоровиче Лейне — человеке, который около тридцати лет назад отобрал папку со сметами на особняки членов неизвестной масонской ложи у молодого учёного Алексея Извольского. Это по молодости, наивности и незнанию им с Алексеем Кондратьевичем представлялось, будто тридцать — сорок лет, а тем паче полвека — большой срок, за который любая тайна безнадёжно устаревает и остаётся нераскрытой лишь из-за полного забвения, равнодушия новых поколений и по той простой причине, что совершенно теряет актуальность. Теперь-то он знает, что даже отдельные люди способны хранить свои секреты десятилетиями, а организации, которым есть что скрывать, и вовсе существуют веками.

Товарищи, которых обязали по первому требованию помогать начальнику лаборатории нейроэнергетики в розыске любых граждан и любой информации, без лишних расспросов приступили к выполнению нового задания…

Вот теперь-то, отслужив около года в НКВД на должности с особыми полномочиями, Николай стал понимать, почему рядовые сотрудники ведомства страдают от авралов и нескончаемых новых вводных, смысла которых им никто не разъясняет. Потому что в засекреченном до предела подразделении, о существовании которого большинство из них и не догадывается, сидит некий хмырь по фамилии Иванов, Сидоров, Бродов — и требует материалы, чтобы в срочном порядке проверить свои гипотезы, догадки, фантазии. Кто, каким образом и какой ценой будет разыскивать эти материалы, составлять справки, аналитические записки, проводить целые расследования и исследования — хмырю не важно. Важен только результат. И скоренько, скоренько!..

Николай спонтанно снял телефонную трубку и позвонил Алевтине. Пригласил поужинать в ресторане. Женщина обрадовалась. Еда и женщина между тем были для него сейчас где-то во второй очереди. На первом месте — простое намерение заказать стопку водки, чтобы выпить её по случаю своего весьма сомнительного боевого крещения.

По сути, под видом приказа об увольнении он сегодня впервые в жизни подписал приговор, причём сразу двоим. И не важно, что меру наказания определят другие. Главное, что любая мера заранее завизирована им, Бродовым…

Николай сразу решил идти в ресторан общепита: там спокойнее, тише, а в коммерческом гремит развесёлая музыка — совсем не к настроению. Алевтина покосилась на него очень выразительно: ожидала более роскошного времяпровождения, раз уж ресторан. Николай промолчал: не хотелось ничего объяснять. Недоумение отразилось на привлекательном лице женщины, когда спутник, заказав для неё бокал вина, для себя и вовсе попросил водки.

— Впервые на моей памяти, — насторожённо промолвила она, кивнув на стопку, и продолжила с искусственным воодушевлением: — Нынче модно пить шампанское. Куда больше подходит для свидания! Я люблю его, и тебе не мешало бы развеселиться…

С нежной улыбкой она легонько провела пальцами по его щеке. Только мягкими подушечками пальцев. Щекотно. До мурашек.

Николай приготовился дополнить заказ. Пусть будет шампанское и весело.

— …а то вечно ты скучный, — закончила женщина начатую фразу.

Она отняла руку от его лица и добавила с наигранной капризностью, ей не свойственной:

— Никогда ты не рад мне! — Искусственный каприз сменился подлинным огорчением. — Ничего я для тебя не значу. Так только. Одно.

Николай взял стопку. Для поддержания компании женщина подняла бокал, но он опрокинул свою порцию не чокнувшись. У женщины задрожали слёзы в глазах. Она как бы невзначай отвернулась и прикусила губу, постаравшись сделать это незаметно. Или притворилась, что старается.

Николай накрыл её ладошку своей. Алевтина, всё ещё отводя взгляд, опять погладила его кончиками пальцев — на сей раз по руке. Мол, что с тебя, сухаря чёрствого, взять, но я прощаю. Ты не думаешь обо мне, не заботишься, а я хорошо знаю, что ты любишь. Заметил?

Заметил…

Внезапно и взгляд женщины, и поза совершенно переменились. Тепло, тревожно, не наигранно она заглянула Николаю в лицо. Спросила сострадательно:

— У тебя случилось что-то, да?

Николай не торопился ответить. Одно слово потянет череду вопросов. Надо будет многое рассказать, а нельзя — ничего.

— Ну не молчи тогда, расскажи! — Алевтина, уговаривая, нежно мяла его ладонь. — Ведь ты не просто же так хотел меня видеть, когда тебе не до веселья? Хотел поделиться, да?