Намек. Архивный шифр

У неё опять в глазах слёзы блеснули — не то от сострадания, не то от бессилия. Николай опустил голову и упёрся взглядом в пустой стол: еду ещё не подали. Он прикидывал, как бы ответить, чтобы, не обидев женщину, прекратить ненужный разговор. Алевтина судорожно вцепилась в его руку.

Удивительно по-разному устроены люди! Почему-то Танюша никогда не проявляла настойчивости в расспросах. И не сказать, чтобы она без интереса относилась к делам мужа, к его жизни. Ведь своих собственных интересов у неё практически не было. Она, бедная, хоть и не разделяла увлечений мужа, но с искренним вниманием выслушивала любую идею, любую историю, которыми Николай решил с ней поделиться. В который уже раз Николаю пришло в голову, что удивительно удобная Танюшина способность молча сопереживать любому настроению человека, с которым связала жизнь, проистекала от её душевной щедрости. Она дарила своё участие и не ждала для себя награды в виде каких бы то ни было разъяснений, и была готова совершенно искренно мириться с неизвестностью, с незнанием…

— …Выходит, я не достаточно близкий человек тебе? — закончила Алевтина фразу, от начала которой Николай отвлёкся.

Он обнял женщину за плечи, поцеловал в висок. Стоило бы ещё улыбнуться, да как-то… нечему.

На удачу тут как раз принесли закуски.

Что его толкнуло на глупую затею? Выпить водки нужно было дома или в рюмочной, в одиночестве. Алевтину же нужно будет пригласить в коммерческий ресторан с шампанским, потанцевать… А сегодня по дороге домой обязательно купить вкусного вина… В приятном продолжении сегодняшнего вечера он, собственно говоря, не сомневался, и оно наступило в свой срок.

После того дня Николай всё собирался купить билеты в театр: Алевтина любила, а он, хоть сам не увлекается, не без пользы ознакомится с какой-нибудь нашумевшей постановкой. Но времени ему служба не оставляла, чтобы позаботиться о билетах.

* * *

Николай ожидал, что в первую очередь придёт информация по Кеничу: материалы должны были остаться в полном объёме; система хранения понятна и доступна. Однако, вопреки ожиданиям, вперёд Бродову предоставили подборку бумаг, отражавших личность и деятельность Павла Лейна.

— Товарищи, вы чудо сотворили! — похвалил Бродов, ещё не открыв «Дело».

— Спасибо, Николай Иванович, но тут никаких трудностей, — задорно улыбнулся молоденький сержант госбезопасности. — Негласное наблюдение. Всё, что требовалось, сразу в одной подшивке нашёл. Обложка была совсем ветхая, ну, только и сделали, что вложили в новую папку.

Бродов с привычной бережностью взялся за документы. Главное открытие поджидало его уже на титульном листе дореволюционной подшивки, измочаленном до того, что орнамент по канту практически весь истёрся. Полковник Павел Егорович Лейн на самом деле носил имя Paul Lane и являлся отставным полковником армии Северо-Американских Соединённых Штатов. В Россию он приехал ещё в девятьсот первом году как частное лицо, но был взят под постоянное наблюдение лишь в пятом, в разгар революционных волнений. Утверждал, что не представляет ничьих интересов, кроме интересов науки, поскольку занимается историей и проводит собственные архивные изыскания. Привлекала отставного полковника генеалогия русского дворянства, особенно — родственные связи дворянских семей в ушедшем лишь недавно девятнадцатом столетии. Помимо научного, Лейн указывал личный интерес: он собирался разыскать в России своих дальних родственников по линии петровского кораблестроителя Эдварда Лейна.

Как следовало из материалов, с иностранцами он встречался мало и нерегулярно, иноземных посольств не посещал, даже с соотечественниками в России почти не контактировал, русскими военными делами не интересовался вовсе. Зато действительно то и дело испрашивал разрешений на работу в тех или иных архивах, слонялся по конференциям и съездам научных обществ. Подозрительно резво перемещался по стране: то совершал круизы в глубинку, то набеги на Петербург и Первопрестольную. Исследовал, и впрямь, историю родов: гражданские акты, акты состояния. Явилось предположение, что американец ищет на русской земле наследство — не то подлинное, не то мнимое. Так или иначе, дело частное, а если по задумке и мошенническое, то оно лишь до уголовного сыска касаемо, а не до контрразведки. В результате наблюдения вовсе не сняли, однако оно опять сделалось менее регулярным и более формальным…

А ведь интересом к масонской недвижимости очень даже объясняется тот факт, что Лейн изучал истории родов и акты состояния, подумалось Бродову. В России с конца восемнадцатого столетия ложа не могла бы открыто записать за собой недвижимое имущество — только за частными лицами, за доверенными мастерами. Принадлежность к тайному обществу порой передавалась от отца к сыну, от дяди к племяннику, как, например, у Фонвизиных. Передавалось по наследству и имущество ложи, надо полагать. Ну а продавали, дарили тоже, поди, не абы кому…