Нанкин-род

Непостижимое соседство лачуг, до потолка наполненных порохом горечи, навевало тревожные мысли.

Спарку почудилось, что он ступает по руслам пересохших каналов, обступивших со всех сторон европейскую часть Шанхая. Ему казалось, что он идет по отмели, обнаженной отливом, тинистой, липкой, полной отбросов и влажных запахов. Море ушло куда-то, его не было видно, но каждую минуту оно могло нагрянуть, и тогда пересохшие каналы вздуются от воды, и кто знает, не захлебнется ли в волнах беспечное благополучие сеттльмента!?

В раскрытые двери мастерских было видно, как внутри склонялись над работой резчики, сапожники, паяльщики, кузнецы.

Странный скрежет привлек внимание Спарка. Он заглянул во двор. Навалившись грудью на длинный шест, двое молодых китайцев, идя по кругу, вертели тяжелый жернов. Это он скрипел каменными зубами, перемалывая засыпанное зерно.

Люди сеттльмента не интересовались судьбой соседних кварталов.

– Там живут кули, – презрительно поясняли проводники и везли откормленных туристов в универсальные магазины, где те с жадностью набрасывались на игрушечных будд и шелковых драконов.

Похоже было, что сеттльмент, отгородившись старыми ширмами, подменил действительность угодливым вымыслом.

На широкой площадке набережной, освещенной огнями Нанкин-род, под дирижерские взмахи полицейских дубинок, разыгрывались колониальные пасторали.

Стоны кули заменяли пение хора. Гудки пароходов звучали новым оркестром. Зрители занимали ложи ночных притонов, кресла клубов, бельэтажи особняков, упоенные своей силой, которая позволяла иметь в качестве труппы четырехсотмиллионный китайский народ.

Это было странное развлечение – подкладывание бомб под собственный стул, – но люди сеттльмента не умели веселиться иначе.

На волнах катастроф они въехали в Китай, и гребни гнева должны были вынести их оттуда.

Трагедия мировой войны, разыгравшаяся на другой половине материка, не научила их мудрости.

Развращая чиновников и покупая генералов, они забыли о кули, в сознании которых зрели решения, неожиданные для Европы.

Спарк вышел на Бабблинг-вэлл.

Белые постройки ипподрома разлеглись, как туристы на деке парохода. Многочисленная свита укатывала дорожки, заботясь об удобстве чистокровных копыт. Щеголявшие крупами тонконогие лошади походили на красавиц, разгуливающих по пляжу в разноцветных трико.

Взобравшись на площадку, разрезавшую трамвайный вагон на две половины, Спарк дернул дверь.

– Вы ошиблись, сэр, – обернулся к нему кондуктор. Это – второй класс.

Спарк увидел, что в отделении, куда он хотел войти, на простых жестких скамейках сидели одни китайцы.

Передняя половина вагона, сиявшая полированной фанерой, была отведена для европейцев.

– Внутри много места, – предупредительно отодвинул дверцу кондуктор.

– Maskee[40], – ответил Спарк и остался на площадке.

XXIX

С половины шестого чернобородые сикхи, стоявшие на ближайших к «Олимпику» углах, едва успевали поворачивать лопасти семафоров, пропуская автомобильный поток, обрывавшийся у подъезда театра.

Манто и плащи соскальзывали с подножек и скрывались в дверях, настигаемые раздувавшимися регланами.

Непьер Ворда высадил облитую голубовато-серым паном Айю Борг с серебряными ногами, похожими на влюбленных змей, вытянувшихся рядом под одеялом беличьего манто.

Из подплывшей зеленой «изотты» выпорхнула красно-желтая Фей.

Конкурс туалетов и машин расширялся с каждой минутой. Автомобильная стена делалась непроходимой. Тротуары заставились караулом зевак.

Темно-вишневый «фиат» с итальянским флагом привел флотилию консульских машин: оливковый «рено» – опечаленного д'Анжу, широкоплечий «гудзон» – Хена, маленький, хрупкий «ситроен» – Канна.

В старомодно высоком «роллс-ройсе» приехал с женой и сыном Мак-Николь.

Кобальтовый лимузин под английским флагом привез Агату и Бертона.

Скучающий на киноплакате среди обнаженного гарема русский князь вызывал любопытство женщин и недоумение мужчин.

В навощенном линолеуме фойе отражались ноги. Дамы в мехах и мужчины в темных костюмах мало походили на участников митинга.

Задержавшийся у дверей Гаффи искал моноклем интересных впечатлений.

– В Шанхае появились свежие креветки, – сказал он, обращаясь к французскому консулу, – и Бертон первым хочет полакомиться…

Необычайный туалет и своеобразная красота Фей привлекали всеобщее внимание. Бархатное платье цвета настурции плотно облегало мальчишескую фигуру. Желтый плащ, подбитый синими перьями марабу, делал ее похожей на закутавшегося в ночь бедуина.

Спарк разговаривал с Агатой, спрятавшей в кринолин из салатных листьев свое притаившееся, лукавое тело.

Новые женщины и мужчины входили в театр.

Голосистый звонок потянул на места. Партер и бельэтаж начали ткать причудливый ковер.

На шелковой ленте, протянутой по темному занавесу, золотыми буквами была выбита надпись: «Лига защиты конституции».

Придвинутый к рампе длинный стол и трибуна с графином говорили о торжественности предстоящего митинга.

В консульских ложах сидели представители значительных, менее значительных и совсем незначительных держав.