Нантская история

— Он профессионал и опытнейший агент, если ему доверена вербовка, это уже не пешка вроде Геномера. В лучшем случае он поднимет вас на смех и выставит из дома с вашими оскорбительными предположениями. В худшем… О, в худшем он попросту вас убьет. Зверь редко является сам к охотнику. Так что же остается? Отец Каинан определенно не захочет поиграть в откровенность, если к нему направлюсь я. Клирики вообще не очень охотно допускают до себя графских слуг, как вы заметили. Так что меня он даже не пустит на порог. Кто еще? Госпожа Альберка? Бальдульф? Нет, отче, нам с ним не о чем разговаривать. По крайней мере, сейчас. А вот если мы аккуратно вскроем его раковину, вытащим его наружу и начнем задавать вопросы, когда он будет в наших руках, у нас будет шанс на удачу. Он не рядовой адепт, значит, тоже проходил соответствующую подготовку, однако опыт всей жизни подсказывает мне, что чем выше положение человека, чем самонадеяннее он, тем больше он страшится боли и смерти.

— Вы предлагаете… пытки?

— Если потребуется, — твердо сказал Ламберт. И сейчас он не шутил. Отец Гидеон тоже понял это.

— Пытать священника… Это не просто грех, это святотатство. А что если мы ошибаемся?

— В мире станет одним великомучеником больше, — процедил Ламберт сквозь зубы, — Я не собираюсь сразу рубить ему пальцы. Сперва мы просто узнаем, что побудило его отпустить на свободу Геномера. Я буду даже вежлив. Может, я и солдафон, но не испытываю особой любви к пыткам, отче.

— Хорошо… Хорошо… Но я требую чтобы мне дали поговорить с ним первому. Если окажется, что он отступник… Если он предал Господа своего, покусившись на дары Сатаны… — отец Гидеон стиснул кулаки, — Тогда я сам подам вам раскаленные кусачки, капитан.

— Хорошо. Значит, здесь мы достигли договоренности.

— Но есть еще одна проблема. Более приземленного характера, но отнюдь не простая. Я говорю о штурме. Взять приступом дом священника и похитить его — это как… Господи, это на уровне самых дерзких деяний Темных культов, и в Нанте уже века три не слышали ни о чем подобном! Весь город замрет в ужасе. А уж что учинит епископ… Кто будет принимать участие в штурме?

— Мои люди, — ответил Ламберт, — Я помню, что не могу доверять никому из них, но я отберу пять-шесть самых проверенных. Здесь мне придется рискнуть, ничего не поделаешь. Мы сделаем так. Штурм проведем глубокой ночью, это позволит избежать лишних глаз. Вышибем дверь взрывчаткой, я сам подберу заряд. После чего мы ворвемся внутрь и возьмем его, ошеломленного и беспомощного, в своей кровати.

— Эй, капитан! — окликнула я, — Это сектант, и, верно, не последний в их кругу. Он может спать с лайтером под подушкой, а его руки, должно быть, умеют рубить сталь как гнилую древесину.

— Вот и проверим, — осклабился Ламберт, поглядывая на свой меч, — Я, бывало, напополам разрубал боевого сервуса, так что с каким-нибудь адептом справлюсь. И ребята у меня боевые, не гвардия, но всякого навидались. На его месте я бы уже молился Сатане или кому там у них принято.

Я прикусила губу. Проклятый самоуверенный оловянный солдатик!.. Стоит ему только подумать о битве, и ясный доселе ум оказывается скрыт непрошибаемым стальным забралом, в котором есть лишь прорезь для того чтобы видеть цель. «Инструмент войны, — вспомнилась мне собственная мысль, отдающая полынной горечью, — Вот он что такое. Живой меч, и ничего более».

Мечи плохо справляются на улицах — может, на рыцарских ристалищах от них и есть прок, но в тесноте грязных переулков предпочтительнее другое оружие. Я представила себе отца Каинана, которого даже не видела, и ощутила, как самым отвратительным образом екнуло сердце. Опасный человек. Вне всяких сомнений, смертельно опасный. Этот простодушный остолоп бросится напролом, подставляя свою широченную грудь в панцире, не предполагая, что может его встретить в гнилостном логове врага. Мины-ловушки, спрятанные отравленные шипы, газ… «А ведь тебе будет очень плохо, если этот здоровяк с лицом рано повзрослевшего ребенка, умрет, — сказал мне внутренний голос, — Ты успела к нему привязаться, к этому верзиле». «Ничего подобного, — ответила я этому голосу и ощутила его ироническую мысленную улыбку, — Капитан Ламберт определенно не из того типа людей, который имеет привычку становится добрыми друзьями беспомощным калекам. Даже сейчас, несмотря на все то, что нас сблизило, он все еще выглядит особенным, и не благодаря своему доспеху. У него какое-то особенное лицо. Сперва мне казалось, что это лицо гордеца, холодное, как камень и столь же непроницаемое. Но нет, тут что-то другое. Иногда он кажется большим ребенком, а иногда взглянет — и в этот взгляд опалит изнутри, как взгляд прожившего тысячи жизни старика. Этот человек лишний здесь, он несет какой-то мрачный отпечаток, какую-то отвратительную тайну, которую я не хочу разгадывать при всем своем неуемном любопытстве. Но нет, я не хочу чтобы он умирал».