Наперекор всему

Утром, получив от генерала подробный инструктаж, штабс-капитан Свиньин направился в штаб крепости, где его уже ждали жандармский ротмистр Телегин и контр-адмирал Форсель.

– Господа офицеры, я обязан поставить вас в известность, – объявил Форсель, – что в связи с тем, что немцы готовят наступательную операцию по захвату Либавы, я получил приказ подготовить к взрыву мосты, фабрику колючей проволоки и водокачку, а также все восточные форты…

– А как же верфь и стоящие там корабли? – спросил обеспокоенно Свиньин.

– По поводу верфи никаких приказов не поступало, – поморщился, словно от зубной боли, адмирал. – На все мои запросы о судьбе строящихся там крейсеров морское министерство ничего конкретного не предлагает. Вот последняя телеграмма: «Ждите указаний». Сколько же еще придется ждать… – махнул в сердцах рукой начальник крепости.

Офицеры промолчали. Да и что они могли сказать, если в преддверии немецкого наступления на самом высоком уровне не решается вопрос с кораблями, которые сегодня так необходимы поредевшему в боях Балтийскому флоту.

– Я все-таки надеюсь, что этот вопрос будет в ближайшее время решен, – с надеждой в голосе промолвил Форсель, – а пока, господа офицеры, нас ждут довольно неприятные разбирательства. Прошу за мной.

Когда автомобиль начальника крепости остановился у причала, где стоял «Баян», на крейсере был поднят сигнал «Захождение». После подъема Форселя на палубу, где выстроился весь личный состав, заиграл встречный марш.

– Ваше превосходительство, команда и офицеры крейсера первого ранга «Баян» построены! – доложил командир корабля.

– Здравствуйте!

– Здрав-желам-ваш-превосходительство, – раскатисто и громогласно разнеслось по всему порту.

Величаво и торжественно зазвучал гимн «Боже царя храни!»

Распустив личный состав, командир корабля пригласил гостей в кают-кампанию.

– Ваше превосходительство, разрешите доложить о ходе первичного дознания, – начал капитан, поморщившись, словно от прикосновения к чему-то гадкому. – В российском флоте я знаю немного таких трагичных происшествий, и тем для меня больнее, что все произошло на моем корабле, с моими офицерами…

– Мы в курсе произошедшего, – промолвил удрученно Форсель, – и если за ночь не появилось новых обстоятельств, то господа офицеры, прибывшие со мной, займутся этим делом.

– Я непременно должен вам сообщить, что мичман Епанчин предпринял попытку самоубийства…

В ответ на это раздались удивленные голоса присутствующих.

– Неужели?

– Вот так да!

– Я был уверен, что Епанчин как-то проявит себя, – заявил Свиньин. – Можно узнать, как это произошло?

– О да, конечно. Матрос, стоящий на вахте у его каюты, услышал, как внутри что-то загремело. Открыв дверь, он увидел, что мичман болтается в петле. Матрос не растерялся и сразу же перерезал веревку. Корабельный доктор оказал мичману необходимую помощь. Жив-здоров голубчик и постепенно приходит в себя.

– Мне надо поговорить с ним немедленно, пока он не оправился, – неожиданно заявил Свиньин.

– Вахтенный, проводите господина офицера в каюту мичмана Епанчина, – распорядился командир корабля.

– Я с вами, – поднялся было ротмистр, но штабс-капитан, отрицательно покачал головой.

– Я хочу поговорить с ним тет-а-тет, – категорически заявил он.

Увидев Свиньина, Епанчин скривил в вымученной улыбке рот.

– А-а, старый знакомый… – хриплым голосом произнес он. – Кого-кого, а вас я никак не ожидал здесь увидеть. Не думал, что мой старый кадетский товарищ ищейкой станет. Хотите узнать, почему я полез в петлю?

– Сделайте милость, – спокойным тоном промолвил Свиньин, несмотря на явное желание мичмана вывести его из себя.

– Так вот, знайте, что честь морского офицера для меня всегда была превыше всего, и я никому не позволю ее замарать даже подозрением. Вот мой ответ на поспешное и безответственное решение моего командира…

Штабс-капитан, не обращая внимания на эмоции мичмана, внимательно осмотрел веревку и с удивлением заметил на ней два пореза. Один, чуть заметный, в начале веревки, и второй – у самого основания петли, который сделал, по всей видимости матрос, освобождая мичмана.

«Ну что ж, как я и предполагал, – подумал Свиньин, – Епанчин решил инициировать самоубийство, для того чтобы этим доказать свою невиновность. Если бы матрос вовремя не увидел повешенного, то веревка должна была оборваться под тяжестью тела несколькими секундами позже. Эксперимент, конечно, опасный, но беспроигрышный. На такое мог пойти только завзятый игрок, каковым Епанчин и был по своей сути всегда».

– Приберегите слова о чести морского офицера для кого-нибудь другого, – промолвил Свиньин, окинул Епанчина холодным, пронизывающим взглядом, – ведь я знаю вас слишком хорошо, чтобы поверить в вашу инсценировку самоубийства…

– Как вы можете! Я вызываю вас… – вскричал мичман, захлебываясь от показного возмущения, и вскочил на ноги.

– Спокойно, – осадил его штабс-капитан, – вы не на Сенном рынке, чтобы кликушествовать. Ведь, кроме меня, других слушателей нет.