Я быстро киваю и начинаю заламывать пальцы, стараясь догадаться, куда бы мой братец мог отправится, если его нет в Гнезде. На ум приходит только Кофейник и Четвёртая. Мои мысли снова обрываются вкрадчивым голосом Стервятника, который упорно и практически профессионально игнорирует тот факт, что сейчас я не очень настроена его слушать:
— Хотя, одна птичка напела мне, что он хорошо сдружился с Фазаном из Четвёртой.
Сердце ухает вниз, а на губах появляется практически незаметная улыбка. Ай да умничка, братец! Неужели хочет разузнать, как много этот Фазан слышал, и что понял? Стервятник больше ничего не говорит, хотя наверняка знает, о чём я думаю, только наклоняет голову в бок, улыбаясь уголками губ. Глаза у него тоже улыбаются.
Я благодарю его одними губами, практически не произнося ни звука, а потом ухожу в своё крыло, преисполненная каким-то странным спокойствием. Словно это не у меня пропал брат, которого необходимо срочно найти. На душе у меня так хорошо, и каждый шаг дается с легкостью. Но это длится ровно до того момента, пока на Перекрёстке я не сталкиваюсь с Рыжим.
Крысиный Вожак бросает в меня скомканную бумажку, привлекая к себе внимание. Я поворачиваюсь к нему и вижу, что он убирает какую-то фляжку во внутренний карман цветастой жилетки, вытирая рот тыльной стороной ладони, поднимается с дивана и подходит ко мне. Держит расстояние, потому что прекрасно знает, что ближе к себе я не подпущу, и скалится в глумливой улыбке. Я вижу своё отражение в зелёных линзах очков.
— Давай пройдемся, милочка, — он указывает рукой в сторону того коридора, откуда я только что пришла, а потом, не дожидаясь меня, сам идёт вперед. Я стою в раздумьях всего несколько мгновений. Что ж, если Рыжий предлагает пройтись, значит, произошло что-то важное.
Я догоняю его и начинаю идти рядом, терпеливо жду, пока он что-нибудь скажет. Но Рыжий молчит. Молчит слишком долго и мне начинает казаться, что произошло что-то ужасное. Может, кого-то убили? Эта тишина давит мне на голову, и Голоса становятся немного громче, поэтому я пытаюсь подобрать тему для разговора.
— Извини меня, — слова вырываются как-то сами по себе, что неожиданно и для Рыжего, и для меня, — за тот раз. Мне действительно не стоило…
Вожак смотрит не меня несколько секунд и хмурится, даже замедлив шаг. Потом до него, видимо, доходит за что именно я извиняюсь, и он позволяет себе усмехнуться. Не так, как усмехается обычный Рыжий, в этот раз он усмехается иначе, по-доброму. Так усмехался Смерть. Вожак достаёт из внутреннего кармана фляжку и делает большой глоток. Мне не предлагает, да, я и не согласилась бы.
— Ничего страшного, милочка. Хотя моей вины в этом нет, но за крысятами придётся смотреть лучше. Не подпускать их к твоему брату.
На последних словах он немного кривится, и я это замечаю, но ничего не говорю. Возможно, не стоило принимать предложение Рыжего, и нужно было всё-таки заглянуть в Кофейник в поисках Джека? В своих раздумьях я не замечаю, как мы оказываемся у двери неработающего бассейна. Рыжий цепляется за дверную ручку как-то отчаянно, а я слышу, что он что-то бубнит себе под нос.
— Твой брат обдолбался, — тараторит он, распахивая дверь и пропихивая меня внутрь. Потом проскакивает и сам. Проскакивает так юрко, словно за нами целая толпа народа, и никого из них нельзя пропустить внутрь. Сказанные им слова настолько ошарашивают, что я даже не обращаю внимания на его прикосновение к моей спине. И картина передо мной открывается жуткая.
На полу бассейна, в обнимку с какой-то гитарой, лежит мой брат. Я делаю несколько шагов ему навстречу. Стараюсь идти прямо, хотя ноги не слушаются. Слышу шаги Рыжего за спиной, и, хотя прекрасно понимаю, что нас с ним разделяют каких-то два метра, у меня создаётся ощущение, что Вожак находится за километры от меня. Голоса принимаются ехидничать.
Подойдя ближе к Джеку, я различаю возле него силуэт Валета, и вопросы о том, кому принадлежит гитара, тут же отпадают. Аккуратно дотрагиваюсь до брата носком ботинка, в то время как Рыжий принимается будить Валета, пнув того в бок. Меня мало интересует то, что происходит между ними дальше — всё моё внимание концентрируется на Джеке. Проходит секунд тридцать, хотя мне, клянусь, они кажутся длиннее вечности, и Джек открывает глаза. Он щурится так, будто в глаза ему бьёт яркий свет, хотя в комнате абсолютная темнота. Я выдыхаю с облегчением, даже не замечая этого.
— Прыгунов и Ходоков нет, — наверняка не распознав в нагнувшемся силуэте меня, он пытается напеть до ужаса знакомый мотивчик, хотя язык у него заплетается и слова разобрать сложно. Он предпринимает попытку ударить по струнам, но пальцы его не слушаются и инструмент издаёт какой-то жалобный звук, словно просит о помощи.