Напиши на линии горизонта (СИ)

Парень останавливается у двери в Третью, начинает скрести штукатурку у дверного проёма, стоит к Стервятнику спиной, но тому вовсе не обязательно смотреть собеседнику в лицо, чтобы понять, что предстоит тяжелый разговор.

— Пожалуйста, помоги мне уйти Туда, — голос звучит жалобно, и Свист пытается сморгнуть непрошеные слёзы. Какое унижение, просить кого-то о помощи, когда сам не можешь добиться желаемого результата.

Слышится постукивание трости. Стервятник подходит ближе. Свист видит, как его тень (его ли?) падает на грязный пол.

— Если не получается, значит, сейчас ты там не нужен.

— А здесь я нужен? Кому, тебе? Или сестре? Может, у меня здесь какая-то высшая цель, а я об этом не знаю?

Стервятник устало вздыхает и немного поджимает губы. Свист живёт в Доме так долго, но всё никак не может взять в толк, что ничего здесь не происходит просто так. А объяснения не хочет и слушать.

— Сейчас ты там не нужен. И точка.

От его тихой, размеренной речи начинает трясти, как никогда. Хочется расплакаться, закричать о том, что здесь ему не место, или двинуть, наконец, Стервятника кулаком, чтобы он не думал, что только его проблемы имеют значение. Потому что Там он как раз нужнее. Там, рядом с девушкой, которую он полюбил, а не с сестрой, которая в его опеке не нуждается.

— Знаешь, сколько меня не было? — приходится приложить огромные усилия для того, чтобы повернуться к собеседнику и не позволить голосу дрогнуть, — пять лет. Почти побил рекорд Сфинкса, не находишь? — его губы кривятся в какой-то сумасшедшей, болезненно-изломанной улыбке, от которой у любого нормального человека по коже пробежал бы мороз. Но здесь все были поломаны, и дикой улыбкой никого не удивить.

— И что ты хочешь от меня?

— Хочу, чтоб ты понял, что мне здесь не место! — крик отдается от стен, голос, наконец срывается. От досады Свист бьёт наконечником костыля в стену. Бьёт и бьёт, пока от стены не начинает лететь штукатурка. Хорошо ещё, что не по Стервятнику. Большая Птица отходит на один шаг.

Последний раз такое чувство безысходности наполняло его, кажется, в тот день, когда умер Леопард. Никто не скорбел по нему, не вспоминал, Крысы просто нашли себе нового Вожака и все вокруг зажили своей привычной жизнью, словно ничего и не произошло. Вот только Свист тогда думал, что у него сердце из груди вырвали. Пусть они никогда не жили в одной стае, пусть у них были разные Вожаки и видение жизни разительно отличалось, но Свист всегда дорожил теми крохами дружбы, которые связывали его с Леопардом. И через три дня после его смерти, когда уже большая часть его картин была замазана, и только то, что Стервятник замазал эмульсией подавало ложные признаки жизни, вот тогда-то Свист пообещал себе, что никогда ни к кому больше не привяжется. И недавно нарушил своё обещание.

Вот только стены знали, что та история с Леопардом искажена мальчишеским восприятием. Его никто никогда не забывал. До сих пор помнят. Но Свисту об этом не нашепчешь, на правду глаза не откроешь, а Мираж, как правило, зажимает уши.

— Где же тогда тебе место? — Стервятник наклоняет голову вбок, дожидаясь ответа, а когда его не получает, то протягивает руку и открывает дверь в Третью, пропуская Свиста вперед. Парень понуро проковыливает внутрь, и ложится на свою кровать. Стервятнику он больше ничего не говорит, да, тому слов и не требуется.

Уже через час Стервятник, Красавица и несколько других Птиц поведут Свиста в Могильник, потому что его спина разболится настолько, что он не сможет даже повернуться на бок. Но пока об этом никто не знал, и все пытались заснуть.

Мираж тем временем аккуратно закрыла за собой дверь в спальню и села на кровать. Спица уже спала, с головой укрывшись одеялом, и девушке очень не хотелось её будить. Пол дня она слушала о том, какой Бандерлог Лэри (Лэри!!!) прекрасный и замечательный, и слушать это пришлось бы ещё дольше, если бы Мираж не сбежала к Рыжему, так что, пусть уж соседка спит. В тишине даже лучше.

Девушка тихо вздохнула и раздвинула шторы на окне с захламлённым подоконником. Свет почти полной луны проник в небольшую комнатку и наполнил её тусклым свечением. Это было красиво. Для полноты картины не хватало только стрёкота сверчков, но и без него можно было обойтись.

Вся эта атмосфера убаюкивала, а от выпитого в компании Рыжего алкоголя, спасть хотелось её сильнее. Поэтому прямо так, скинув ботинки и не переодеваясь в пижаму, Мираж забралась на свою кровать и свернулась в ней калачиком. Она часто любила так спать, когда была совсем маленькой. Обычно, она устраивалась у мамы под боком, а та гладила её по голове и пела колыбельные песни.

Сама того не замечая, девушка начала напевать себе под нос, но, когда на место приятной песни из детства пришли тихие всхлипы, она замолчала. Уж чего, а плакать она никогда не любила. В детстве наплакалась достаточно.