Напиши на линии горизонта (СИ)

— Помню, как они только формировались, — со смешком выдаю я, чуть не подавившись табачным дымом, а мой друг переводит на меня любопытный взгляд. Сам не знаю, почему, но мне захотелось пуститься в воспоминания, — Лэри тогда, кажется, услышал что-то настолько интересное, что, пока несся на всех порах к Коню, умудрился разбить себе колени. С того времени они часто всякие сплетни разносили, и это казалось… нормальным. Но тогда их было только двое, а сейчас — целая шайка. Хотя, признаю, польза от них есть до сих пор.

Курильщик сидел молча, продолжая свои попытки посмотреть в окно, но я прекрасно понимал, что он меня слушает, и делает это очень внимательно. Потому что он был не настолько глуп, чтобы отворачиваться от человека, готового ответить на его многочисленные вопросы и что-то рассказать. Поэтому я кинул окурок в пустую вазу для цветов и воодушевлённо продолжил:

— Ты же вообще не представляешь, какого это, всю жизнь провести здесь, я прав? — Он потупил глаза и быстро кивнул, словно стыдился своего нормального, не поломанного детства, — Мне было семь, когда я сюда попал. Мираж — восемь. Тогда не было чётких сформированных стай, как сейчас, были только люди Чёрного, и люди Волка. Чёрный ужасно на него злился, потому что половина Хламовных стали Чумными. Но, надо сказать, у Волка всем нравилось. Он умел превращать всё в игру. Умел рассказывать сказки…

Курильщик сдавленно что-то буркнул. Неужели никто в Четвёртой не обговаривал с ним хотя бы самые основные аспекты? Быть этого не могло! Такую попытку, наверняка, предпринял Шакал, а зная его методы, и зная Курильщика…

— Именно благодаря Волку и Табаки как раз появились Ночи Сказок. Презабавное было время… Меня, кстати, сначала именно к Чёрному и определили, но мы приехали летом, и к началу осени я уже успел подружиться с Шакалом, и хорошо знал Стервятника и его брата. Волк отбивал меня у Чёрного с такой кровавой дракой, что даже некоторые старшие пришли на это посмотреть.

Я тихо усмехнулся этим воспоминаниям, а когда бегло взглянул на Курильщика, заметил, что он смотрит на меня во все глаза. Смотрит внимательно и слушает с таким благоговением, словно я вот-вот открою ему неизвестную никому, спрятанную за семью печатями тайну.

Вот только в один миг моя улыбка скривилась от воспоминаний о прошлом выпуске. Красная лужица, показавшаяся тогда каждому целым озером, не меньше, от которого так и не смог отмыться ни один из нас. Истеричные крики одной из уцелевших старших, Спички. Кажется, в ту ночь она сошла с ума и сразу после Дома отправилась в психушку. Но, конечно, ничего из этого своему другу я не решился сказать.

Я помрачнел, и от Курильщика это не укрылось, он стал смотреть на меня ещё внимательнее. Говорить совсем расхотелось, поэтому я только грубовато бросил:

— А с девушками мы не общались, потому что за такое общение прошлые старшие сильно поплатились. Мы просто не хотели повторять чужих ошибок. Чёрт знает, что Слепой решил нагородить… Может, и он умом тронулся…

Я облизал губы и почувствовал, как в горле пересохло. Курильщик, кажется, хотел спросить о чём-то ещё, но вовремя понял, что рассказывать я больше не намерен. Поэтому просто протянул ещё одну сигарету. Мы закурили, и в палате снова повисла тишина.

— Слушай, Курильщик, — не вынимая сигареты из зубов тяну я, хотя уже чувствую, что вот-вот обожгусь, — ты же хорошо рисуешь, я прав?

Он снова кивает. В моей груди разрастается какое-то странное, давно забытое чувство надежды. Я стараюсь сделать вдох, но мне всё равно кажется, что это чувство вот-вот разрастётся до невозможных размеров и поглотит меня целиком. Странная это вещь, надежда. И пугающая.

— А если я попрошу тебя нарисовать одного человека… Но только по памяти. Ты сможешь?

Я вижу, как он мнётся. Потерянный взгляд мечется из стороны в сторону, пальцы цепляются за коляску. Неужели откажет?

— Ну, это сложнее, чем рисовать с натуры, — Нет, только не это… Не смей отказывать мне, Курильщик! — но я могу попробовать.

От переизбытка чувств я улыбаюсь и давлюсь сигаретным дымом. Пока я откашливаюсь, Курильщик достаёт из рюкзака, в котором притащил апельсины, блокнот и карандаш. Теперь надо решить, как описать ему Лизу, чтобы он не задавал лишних вопросов.

Я мучал его, наверное, часа два, если не больше. Когда Курильщик протянул мне листок, он устало потёр глаза, которые наверняка болели, а я вцепился в лист тонкой бумаги как в спасательный круг. Передо мной действительно было она, моя Лиза, девушка, которую я люблю больше всего на свете. Я и сам не заметил, как улыбнулся, вглядываясь в такие полюбившиеся мне черты.

— Слушай, а кто это? Если не секрет…

Я отвожу взгляд от листка и аккуратно прячу его под подушку. Долго думать над ответом для Курильщика не пришлось, потому что я продумал его заранее:

— Да так… Приснилась.

Он кивает моим словам, но, видимо, не очень им верит. И я его прекрасно понимаю, если бы мне пришлось жить в Четвёртой под начальством Слепого, я бы тоже никому не верил.