Напиши на линии горизонта (СИ)

И от этого его пристального взгляда любому стало бы неловко, любому бы захотелось отойти, отодвинуться, уйти от него как можно дальше — нужное подчеркнуть. Но только не Змее. Змея давно ко всему этому привыкла, и уже очень давно училась игнорировать мурашки, прошибающие её от одного только волчьего взгляда. Жутко.

Тем не менее, Волк всё ещё был её другом, — наверное, самым близким и самым родным, — с которым можно поговорить, обсудить какие-нибудь прочитанные книги, да и просто поболтать о незначительных мелочах. В то время как с братом разговаривать теперь становилось всё сложнее и сложнее. Разговоры с ним оказывались неинтересными, потому что Джек только и делал, что воодушевленно болтал о какой-то Изнанке, наслушавшись Валета, постоянно перескакивая с темы на тему. Змея практически перестала его узнавать — её тихий, спокойный младший братик стремительно превращался в диковатого, шумного сорванца, общение с которым хотелось сократить до минимума.

Мальчики и девочки теперь вообще редко пересекались, а Сфинкс как-то обронил, что Слепой собрался вводить какой-то новый закон. Что это за закон такой, и о чём он, ей никто так и не сказал. Сфинкс лишь равнодушно хлопал зелёными глазами, делая вид, что вообще ничего не говорил, брат наигранно усмехался, мастерски перескакивая на другую тему, а Волк закипал каждый раз, когда разговор касался Слепого, и тогда говорить с ним было вообще невозможно.

На самом деле Змея во многом его, Слепого, понимала. Будь она Хозяйкой Дома, тоже придумала бы что-то, чтобы обезопасить своих людей. Особенно после того, что случилось со Старшими.

С Волком можно было разговаривать часами, и совсем не бояться того, что разговор может себя изжить. Потому что он всегда знал, о чём говорит, мастерски убеждал, а ещё умел рассказывать сказки. Иногда они прятались на чердаке — скрывались ото всех, только вдвоём, — и Волк рассказывал ей сказки, а она слушала, не отрываясь. Змее бы очень хотелось этому научиться, но в открытую попросить у Волка парочку уроков ей не позволяла гордость.

— Ты же помнишь, что мне можно доверить даже «личное»? — Волк слегка наклоняет голову в бок, и старается выдавить из себя добродушную улыбку. Его очередное представление, в этот раз специально для неё, уже началось, — ну давай, поговори со мной, Змейка!

Змея снова морщится, и слегка отодвигается от мальчишки, чтобы он её не задел ненароком. Она выглядит недовольной, но говорить всё-таки начинает:

— У меня отцовские глаза. Каждый раз, когда смотрю в зеркало, вижу не себя, а его…

Вижу, как он кричит на меня, когда погибает мама. Вижу, как он… как он пьяный перебивает Джеку ногу какой-то ржавой арматурой. Вижу, как он совершенно спокойно подписывает документы, пока мы собираем вещи — очень хотелось добавить, но Змея не решилась произнести ни звука, настолько это было сокровенным, потаённым и недоступным для Волка, поэтому набрала в лёгкие как можно больше воздуха и после тяжёлой паузы добавила:

— А я не хочу всего этого видеть.

В горле встаёт ком, который мешает говорить, но мысли всё ещё идут полным ходом, одна за другой, выхватывая из глубин сознания всё больше и больше не самых приятных картин. Змею начинает мелко трясти, и она замолкает, отворачиваясь. На глаза выступают слёзы, которые следовало бы смахнуть, чтобы не казаться слабой, он она не успевает этого сделать. Одна слезинка предательски срывается с ресниц, прокатываясь по щеке. Горячая.

Волк не выглядит удивлённым. А если он и удивлен, то вида точно не подает, только сочувственно кивает на каждое сказанное слово. Наверное, в другой ситуации он бы погладил по голове или сочувственно похлопал по плечу, но к Змее руки тянуть даже не думает. Потому что знает, что нельзя, знает, как сильно она этого не любит.

— Извини, не знал.

Девочка только горько усмехается и, наконец, поворачивается к нему лицом. От слёз ни следа. Волк осматривает её с ног до головы, словно прикидывает, может ли она рассказать о чём-нибудь ещё, а потом одобрительно улыбается и поднимается на ноги. Он, и без того выше её на целую голову, сейчас возвышается над ней великаном, а Змея всё ещё сидит на потёртом непонятно откуда взявшемся цветастом коврике ручной работы и даже не думает двигаться. Она снова о чём-то задумалась и, судя по выражению её лица, эти мысли были не самыми радужными.

— Пойдём, Змейка, — Волк привлекает к себе её внимание, протягивая руку чисто символически, — у Ральфа теперь каждый вечер чёткое построение, помнишь?