Напиши на линии горизонта (СИ)

— Это был он, — единственное, что я могу из себя выдавить, тут же отвернувшись. Рекс ничего не говорит, терпеливо ждёт, хотя я знаю, что ещё немного, и его затрясёт сильнее меня, — Он не сказал ничего внятного… лишь одну фразу. Я её не понимаю…

— Что он сказал? — Стервятник аккуратно берет меня за локоть, а я инстинктивно отскакиваю от него, словно снова стала маленькой напуганной девочкой. Рекс только мимолётно поджимает губы, хотя смотрит на меня всё так же внимательно и серьёзно.

Мне начинает казаться, что его глаза светятся в темноте. Хотя… может это просто вспышки палатки сверкают в его зрачках.?

— Только одно, — снова повторяю я, чувствуя, как губы начинают пересыхать, — он сказал… что решение знает Шакал. Он так сказал. И больше ничего…

Трясущимися руками я залезаю в карман своего платья и достаю оттуда оборванную помятую бумажку, на которой раньше был какой-то рецепт, принадлежащий то ли мне, то ли Спице. Как только Голоса меня отпустили, я сразу взялась за карандаш и записала сказанные Максом слова, пока они были свежи в памяти. Это было важно. Я протянула бумажку Стервятнику, а он поднёс её к глазам, словно мог что-то разглядеть в темноте, а потом кивнул.

Он снова взял меня под локоть, и в этот раз я уже не сопротивлялась, покорно пойдя за ним.

— Тебе нельзя оставаться одной. Заходи, — Рекс заботливо отодвигает для меня полог и старается улыбнуться. Его очень озаботило моё послание, но вида он не подаёт, словно меня это не касается. Я делаю в сторону палатки один только шаг, после чего коридор наполняется оглушительными криками.

Кажется, то самое ужасное событие Самой Длинной, которого я так опасалась, только что произошло…

Комментарий к 9. Мираж. Помни об С.Д. и не теряй надежду

Кажется, я успела пуститься в романтизацию Стервятника, но простите мне эту маленькую слабость. Постараюсь больше так не делать.

Пишите свои впечатления о главе и работе, мне всегда интересно почитать ваши комментарии)

========== Интермедия. Ключи и замки ==========

«Да нет… скажите… неужели в самом деле вы никогда не любили настоящей любовью? Знаете, такой любовью, которая… ну, которая… словом… святой, чистой, вечной любовью… неземной… неужели не любили?»

Куприн «Гранатовый браслет»

Закатное солнце очерчивало угловатые многоэтажки и золотило своим светом большой серый дом, который казался совсем инородным в этом районе. Он вообще выглядел странно: какой-то нелюдимый и словно своим видом отпугивающий каждого, кто решится к нему приблизиться. Вот только немногие знали, что стоит только заглянуть за угол — это мрачное здание покажет себя с совершенно иной стороны.

По дорогам уже опустевших, запылившихся от поздней весны улиц гулял ветер, и этот де ветер лохматил и без того растрёпанные волосы двух ребят, сидевших на чердаке недружелюбного дома и подставлявших лица последним убегающим лучам. Казалось, будто эти дети, как и этот дом, вовсе не настоящие. Словно вырезанные из бумаги глупые рисунки, приклеенные скотчем к произведению искусства. Какие-то мятые, словно поломанные, но старательно делающие вид, что они — целее не бывает.

В воздухе витали крохотные пылинки, казавшиеся маленькими золотистыми капельками в лучах уходящего солнца. Мальчишка, худой и взъерошенный, болтал ногами в воздухе, перекинув их на улицу и свесив вниз. Какое-то время он сидел, прикрыв глаза, и ни на что не обращал внимания. Девочка тоже о чём-то задумалась, прикусила изнутри щеку, а потом заправила за ухо прядь волос, оставив при этом челку, закрывающую один глаз.

Мальчик, старательно принимающий до этого вид каменной статуи, покосился на неё, приоткрыв один глаз, посмотрел внимательно, а потом как-то не очень хорошо усмехнулся, показав слегка выпирающие клыки.

— Я всё ещё не понимаю, почему ты так паришься по этому поводу, — сказал он, подтягивая, наконец, к себе ноги, и посмотрел на девочку пристально-пристально, словно старается по её лицу прочесть все её мысли, — столько лет под одной крышей живём, все уже сотню раз твои глаза видели.

Девочка слабо качает головой и отворачивается, начиная вглядываться куда-то в даль, щурясь от солнца. Недовольно морщит нос.

— Да не в них дело, а во мне, — тихо вздыхает она и вся как-то сжимается, словно, если не прекратит говорить об этом, то её больно ударят, а она этого удара уже ждёт, — это… личное.

Волк пододвигается ближе и начинает буквально пожирать глазами. Он всегда так смотрел, если его начинало что-то интересовать. И ведь не отстанет, обязательно добьётся желаемого, узнает то, что ему нужно.

Ему даже не нужно было просить или требовать чего-то, Волку было достаточно посмотреть, усмехнуться, склонив голову на бок, и протянуть: «Ну ты же знаешь, что мне можно верить». Под его обаяние попадали практически все, и если он хотел склонить кого-то на свою сторону, то обязательно этого добивался. Если говорить достаточно честно, Волк был уж очень проницательным и хорошо умел манипулировать людьми. Слишком хорошо для своего возраста.