— Где-то я это уже слышала… — пробормотала я. — Ну не хочешь — не бегай. Я все сказала.
— Я тебя люблю.
— Спасибо, очень хорошая вещь, но я еще похожу-посмотрю… — я отставила свою чашку и еле успела в последний момент подхватить ту, из которой пил Роман.
Он воздвигся во весь рост, отбрасывая с пути стол, шагнул вперед и прижал меня всем телом к кухонной тумбе.
С двумя чашками горячего чая в обеих руках, так что я даже оттолкнуть не смогла бы.
Или обнять.
/2
Роман провел носом по моей щеке, вдохнул запах волос, куснул мочку уха и проговорил низким голосом с еле слышной царапающей изнутри хрипотцой:
— Может быть… подумай только, — его вздох опалил кожу на виске. — Может быть, я был послан тебе, чтобы ты убедилась, что в мире существует любовь, которая тебе нужна.
— Любви вообще нет, ее придумали… — начала я.
— Русские, чтобы денег не платить? — закончил он фразу. Сухие губы царапнули уголок моих губ. — Я буду и любить, и платить. Все, что скажешь.
Я крутнулась в его руках, вырываясь, сделала шаг в сторону и поставила наконец чашки в раковину. Но вместо того, чтобы обнять его, зачем-то включила воду и стала мыть их так тщательно, будто там была как минимум засохшая гречка, а не простой чай.
Роман замер позади, не касаясь меня, но заставляя ощущать его присутствие каждой клеткой тела.
— Свет заслоняешь, — буркнула я, в очередной раз вытряхивая пару капель «фейри» на губку и намывая донышко чашки. — Любовь придумали мужчины, которые не сумели другим путем загнать женщин в брак. Если мне всего хватает, а в остальном я не нуждаюсь, какие еще причины могут быть?
— Делать жизнь друг друга лучше, — сказал Роман, прижимаясь ко мне всем телом… чтобы вынуть чашку из рук, закрыть кран и развернуть меня к себе.
Я мстительно стряхнула капли с рук прямо на его дизайнерскую водолазку. Он даже не обратил внимание.
— Я делаю твою жизнь лучше? — спросила я, поднимая глаза.
— Да.
— А ты мою?
— Тебе виднее.
— Не убедил.
Роман вздохнул и обнял меня, прижал к себе, надавив ладонью между лопаток. Я изогнулась, сопротивляясь, но когда он стащил с плеча мою футболку и обжег губами то место на коже, куда целует горячий ветер в разгар июля, я дрогнула. Его нежность плавила меня, словно жаркое лето, снимая слой за слоем все защиты, растворяя броню, которой я отгораживалась от того, что может меня убить.
К счастью, кроме брони снаружи, у меня еще был стержень внутри.
Просто сейчас он был обернут моим расплавленным телом, которое послушно, повинуясь Роману, пошло за ним в комнату.
Такому горячему, пахнущему теплом и сладким дымом.
И сердце билось так громко, что я не слышала, что он мне говорил. Просто шла, даже закрыв, кажется, глаза. Разве я могу заблудиться в собственной квартире? Четыре шага по коридору, поворот — дверной проем — и еще пять… шесть… семь крошечных шагов с остановками, наполненными поцелуями и — вниз.
Вниз.
— Иди ко мне… — слова, от которых у меня останавливается сердце. Сколько раз я вкладывала их в уста своих героев, потому что после этого все сразу обретало смысл. Эти слова значат для меня так много — «иди ко мне».
К нему.
Роман опустился на матрас на полу, заваленный ворохом подушек и одеял, моей одеждой, книгами, распечатками, прочим хламом. Я не готовилась к тому, что у меня тут будет романтический вечер. Но почему-то это совершенно не мешало.
Я снова оказалась сверху — так я могла любоваться им. Гладить пальцами по лицу. Такой красивый. Зачем он такой красивый, а?
Вот никак не мог быть обычным таким российским миллионером — плешивым и с натянутой на пузе рубашкой?
У меня слишком высокие стандарты, никакое обаяние не перевесило бы, даже, наверное, никакая любовь.
Или мне было бы все равно?
— Я люблю тебя.
Он снова это сказал.
Хотя я все равно сказала первая.
— Это что-то меняет? — спросила я.
— Вообще все меняет. Без тебя мир какой-то не такой. Я сам какой-то не такой. Я сомневаюсь, нужен ли я тебе. Я постоянно думаю, что ты делаешь. Что я могу еще сделать, чтобы ты не засмеялась, не оттолкнула. Чтобы тебе было хорошо и весело. Мне хочется делать это всегда. Алиса…
Он прикрыл глаза, когда я провела пальцами по его вискам, погладила веки. И закрыл рот, когда я положила руку на его губы. Он поцеловал мои пальцы и выдохнул.
— Все это неважно, Ром… — я вздохнула. — Все пройдет.
— Нет.
— Да. Все клянутся любить вечно. А когда любовь проходит…
В горле растопырился раскаленный еж, в глазах закипели слезы.
— Когда любовь проходит… — проговорила я, уже не беспокоясь, что он услышит боль в моем голосе. — Выясняется, что это все была фигня. Что это была не любовь. И ты идешь дальше, отдарившись дорогой цацкой и только закатываешь глаза, когда тебе царапают машину. Ничего не остается от той любви. И мне ничего не останется. Вообще ничего. Я даже писать больше не могу. На что я жить-то буду?
— Ну что ж, — сказал он неожиданно весело. — Пока любовь не прошла, я переписал на тебя половину имущества, дорогая.
В распахнутых зеленых глазах затанцевали золотые искры.
Я замерла.
/3
Осипшим голосом спросила:
— Шутишь?