Наполеон

Значит, это правда, что ты беременна. Так пишет мне Мюрат и добавляет, что едва ли благоразумно подвергать тебя тяготам долгого путешествия. Значит, я буду лишён счастья держать тебя в своих объятиях! Значит, я обречён ещё несколько месяцев жить вдали от всего, что я люблю! Возможно ли, чтобы я не имел счастья видеть твой маленький животик? Это было бы так интересно! Ты пишешь мне, что сильно изменилась. Твоё письмо короткое, грустное и написано дрожащей рукой. Что с тобой, мой обожаемый друг? Что может беспокоить тебя? Ах, не оставайся в деревне; поезжай в город, попытайся развлечься и верь, что для моей души нет большей муки, чем думы о том, что ты страдаешь и грустишь. Я считал себя ревнивым, но, клянусь тебе, это совсем не так. Я предпочёл бы скорее сам найти тебе любовника, чем думать о том, что ты предаёшься меланхолии. Так будь весёлой и счастливой и знай, что моё счастье неотделимо от твоего. Если Жозефина несчастна, если душа её предаётся печали и унынию — значит, она не любит меня. Вскоре ты дашь жизнь другому существу, которое будет любить тебя так же, как люблю я. Нет, неверно: так же, как я буду любить тебя. Мы с твоими детьми окружим тебя безграничной заботой и любовью. Ты ведь не будешь в дурном настроении, правда? И не сметь у меня хмыкать!!! иначе как от смеха. Следовательно, тебе остаются только три-четыре прелестных гримасы, выражающих удовольствие; недостаток всего остального возместят несколько поцелуев.

Как меня опечалило доставленное курьером твоё письмо от восемнадцатого числа! Жозефина, неужели ты так несчастна? Что могло бы утешить тебя? Я с нетерпением жду Мюрата, чтобы узнать у него мельчайшие подробности всего, что ты делаешь и говоришь, узнать, с кем ты видишься и как одеваешься. Всё, что имеет отношение к предмету моего обожания, дорого моему сердцу, жаждущему знать как можно больше.

Дела здесь идут неплохо, но сердце моё находится в неописуемой тревоге. Ты больна и далеко от меня. Будь веселее и хорошенько береги себя — ты, которая для моей души значишь больше, чем весь мир. Увы! Мысль о том, что ты больна, погружает меня в глубокую печаль.

Прошу тебя, мой друг, передать Фрерону, что в планы мрей семьи не входит его брак с моей сестрой и что я твёрдо решился всеми способами не допустить этого. Прошу тебя сообщить то же и моему брату.

Б.».

Он не собирался позволить маленькой Полине, ослепительно красивой и сумасбродной Полетте, его любимой сестре, на которой когда-то хотел жениться Жюно, связаться с бывшим членом Конвента, беспутным человеком, ныне обесчещенным и привлечённым к суду за государственное преступление. Он сильно подозревал, что в прошлом году, когда все они жили в Марселе, Драгоценная Полина стала любовницей Фрерона, в ту пору всесильного комиссара Конвента и начальника Люсьена Бонапарта, который служил у него секретарём. Полина сходила с ума по Фрерону; в семье из-за этого не раз вспыхивали скандалы. У неё был тот же вулканический темперамент, что и у самого Наполеона. Но Полетте всего шестнадцать лет. Она скоро забудет этого ничтожного Фрерона, хотя всё ещё кипит яростью. Когда он выбьет австрийцев из Италии, то заберёт сестру в Милан и подыщет ей другого мужа...

Он сложил письмо Жозефине, адресовал его «гражданке Бонапарт, улица Шантерен, № 6, Париж», запечатал и положил в сумку для отбывавшего курьера.

Затем он снова достал письмо от Карно (ставшего за это время одним из пяти полноправных членов Директории), прибывшее одновременно с письмами от Жозефины и Мюрата и доставленное ему в Пиццигеттоне. Письмо Карно было написано после того, как Директория получила новости из Кераско, после акта откровенного неподчинения, который до сих пор заставлял Бонапарта нервничать. Он снова перечитал его и снова закипел гневом. Это было чудовищно! Неслыханно! Он никогда не смирится с этим! Он вскочил со стула и принялся быстро расхаживать по комнате, лихорадочно раздумывая над тем, как избежать неожиданно возникшей грозной опасности, повергнувшей его в шок.

Он был абсолютно прав, когда, прочитав письмо, немедленно приказал дивизии Массена двигаться на Милан, а дивизии Ожеро — на Павию! Не было лучшего способа увеличить свои владения в Италии. Они ещё увидят! Он никому не позволит так обращаться с собой!

Он подошёл к стене и дёрнул шнур колокольчика. Вошёл секретарь.

   — Просить комиссара правительства Саличетти как можно скорее прибыть сюда! Передать ему мои извинения, но сказать, что дело чрезвычайной важности и не терпит отлагательства!

* * *

Часом позже он нетерпеливо расхаживал по комнате Бертье и мял в руке злополучное письмо Карно. За ним с участием следили элегантно одетый Саличетти, на пальце которого красовалось новое кольцо с огромным бриллиантом, и Бертье, как всегда грызший ногти. Фразы Карно, которые он только что прочитал им, казалось, эхом отдавались от стен. А Карно, как было совершенно ясно каждому из них, говорил от имени Директории, от имени правительства Франции.

Он гневно обернулся, как будто в глубинах его души взорвался вулкан.