Наполеон. Дорога на Варенн

Эти приготовления, в действенность которых он не верит, ибо ему известен патриотизм лионцев, вызывают у него смех, и он приказывает 4-му гусарскому полку провести разведку вплоть до предместья Ла-Гийотьер.

Полк встречают криками «Да здравствует император!».

Эти крики доносятся до Наполеона, который следует за полком на расстоянии около четверти льё; он пускает лошадь в галоп и в ту минуту, когда его менее всего ожидают, смело появляется один посреди толпы жителей, чья восторженность переходит при виде его в подлинное исступление.

В то же мгновение солдаты обеих сторон бросаются к разделяющим их баррикадам, с равным рвением занимаются их разрушением и через четверть часа уже обнимают друг друга.

Герцог Орлеанский и генерал Макдональд вынуждены отступить; граф д’Артуа бежит, имея в качестве эскорта одного-единственного королевского волонтера, который его не покинул.

В пять часов пополудни весь гарнизон устремляется навстречу императору.

Час спустя армия завладевает городом.

В восемь часов вечера Наполеон вступает во вторую столицу королевства.

В течение всех четырех дней, что он оставался здесь, под его окнами постоянно находилась двадцатитысячная толпа.

Тринадцатого марта император отбыл из Лиона и ночевал в Маконе.

Воодушевление населения продолжало расти.

У ворот городов его встречали уже не только отдельные граждане, но и городские власти.

Семнадцатого марта в Осере его встречал префект: это был первый представитель высшей власти, решившийся на подобный демонстративный жест.

Вечером того же дня императору доложили о приходе маршала Нея; стыдясь своей холодности в 1814 году и своей присяги Людовику XVIII, он пришел просить место в рядах гренадеров.

Наполеон раскрыл ему свои объятия, назвал храбрейшим из храбрых, и все было забыто.

Еще одно смертоносное объятие.

Двадцатого марта, в два часа пополудни, Наполеон прибыл в Фонтенбло.

Этот дворец хранил ужасные воспоминания: в одной из его комнат Наполеон думал лишить себя жизни, в другой — лишился Империи.

Он остановился здесь лишь на короткое время и продолжил свой триумфальный марш на Париж.

Как и в Гренобль, как и в Лион, в Париж он прибыл вечером, в конце одного из своих долгих дневных переходов, во главе войск, охранявших предместья.

Будь у него такое желание, он мог бы вернуться туда и во главе двух миллионов человек.

В половине девятого вечера он вступил во двор Тюильри.

Здесь, как и в Гренобле, все бросаются к нему, тысячи рук пытаются дотянуться до него, его подхватывают и несут с криками и исступлением, которое невозможно вообразить; толпа ведет себя так, что нет никаких средств обуздать ее; это бурный поток, которому нужно позволить свободно течь.

Наполеон в состоянии произнести лишь одно:

— Друзья мои, вы меня задушите!

В дворцовых покоях Наполеон застает другую толпу — раззолоченную и почтительную, толпу придворных, генералов и маршалов.

Они не душат Наполеона в своих объятиях: они склоняются перед ним.

— Господа, — говорит им император, — меня привели в мою столицу бескорыстные люди; все сделали младшие лейтенанты и солдаты; я всем обязан народу и армии.

Той же ночью Наполеон полностью меняет состав правительства.

Камбасерес назначается министром юстиции, герцог Виченцский — министром иностранных дел, маршал Даву — военным министром, герцог Гаэтский — министром финансов, Декрес — морским министром, Фуше — министром полиции, Карно — министром внутренних дел, герцог де Бассано вновь занимает должность государственного секретаря, граф Мольен возвращается в казначейство, герцог де Ровиго становится главнокомандующим жандармерией, г-н де Монталиве — интендантом цивильного листа; Летора и Лабедуайера производят в генералы, Бертран и Друо сохраняют свои должности обер-гофмаршала двора и начальника главного штаба гвардии соответственно, и, наконец, все камергеры, шталмейстеры, и церемониймейстеры 1814 года призываются обратно на свои места.

Двадцать шестого марта все высшие сановники Империи были приглашены выразить Наполеону чаяния Франции.

И уже на другой день, 27 марта, можно было подумать, будто Бурбоны никогда не существовали и всей нации лишь привиделся сон!

И в самом деле, переворот был совершен в один день и обошелся без единой капли крови: на этот раз никто не мог упрекнуть Наполеона в смерти своего отца, брата или друга.

Единственное явное изменение состоит в перемене цвета знамен, реющих над нашими городами, и в том, что из конца в конец Франции раздаются крики: «Да здравствует император!»

Тем не менее нация горда великим стихийным поступком, который она только что совершила; ей кажется, что величие деяния, так успешно поддержанного ею, своим грандиозным итогом может изгладить невзгоды последних трех лет, и она признательна Наполеону за то, что он снова взошел на трон.

Наполеон изучает свое положение и расценивает его.

Перед ним открыты два пути: попытаться сделать все ради мира, готовясь при этом к войне, или начать войну одним из тех неожиданных ходов, одним из тех внезапных молниеносных ударов, которые сделали из него Юпитера-громовержца Европы.