Наполеон. Дорога на Варенн

Пятнадцатого апреля он начал составлять завещание, и в тот день вход в его комнату был запрещен всем, кроме Маршана и генерала Монтолона, которые оставались с ним с половины второго до шести часов вечера.

В шесть часов пришел врач; Наполеон указал ему на начатое завещание и на предметы из своего несессера, к каждому из которых был прикреплен ярлычок с именем того, кому эта вещь предназначалась.

— Как видите, — сказал он, — я готовлюсь к уходу.

Доктор хотел ободрить императора, но тот остановил его:

— Довольно иллюзий, — добавил он, — я знаю, что происходит, и не ропщу.

Девятнадцатого апреля наступило заметное улучшение, вернувшее надежду всем, кроме самого Наполеона.

Все радовались этой перемене; Наполеон дал всем высказаться, а затем с улыбкой произнес:

— Вы не ошибаетесь, друзья мои, сегодня мне лучше; однако я чувствую, что конец мой близок. Когда я умру, все вы получите приятное утешение — возможность возвратиться в Европу. Одни из вас увидят родных, другие — друзей. Я же снова увижусь на Небесах со своими храбрецами. Да-да, — добавил он, оживляясь и с воодушевлением повышая голос, — Клебер, Дезе, Бессьер, Дюрок, Ней, Мюрат, Массена, Бертье выйдут мне навстречу. Они станут напоминать мне о том, что мы совершили вместе, а я поведаю им о последних событиях моей жизни; увидев меня снова, они все обезумеют от восторга и хвалы! О наших походах мы побеседуем с такими полководцами, как Сципион, Ганнибал, Цезарь и Фридрих Великий. Какая же это будет радость!.. Если только, — продолжил он со смехом, — на Небесах не устрашатся при виде стольких воителей, собравшихся вместе!

Спустя несколько дней он призвал к себе своего капеллана Виньяли.

— Я рожден в католической религии, — сказал он ему, — и хочу исполнить обязанности, которые она налагает, и получить помощь, которую она дает. Вы будете ежедневно служить мессу в соседней часовне и выставите Святые Дары на сорок часов. Когда я умру, вы поставите свой алтарь у изголовья моего гроба и продолжите служить мессу; вы проделаете все положенные церемонии и закончите лишь тогда, когда я буду похоронен.

Вслед за священником настал черед врача.

— Дорогой доктор, — сказал ему Наполеон, — я хочу, чтобы после моей смерти, которая уже близка, вы сделали вскрытие моего тела; но я требую, чтобы ни один английский врач не притронулся ко мне. Я желаю, чтобы вы взяли мое сердце, поместили его в спирт и отвезли моей дорогой Марии Луизе; вы скажете ей, что я нежно ее любил и никогда не переставал ее любить; вы поведаете ей обо всем, что я выстрадал; вы скажете ей обо всем, что видели, и изложите ей все подробности моей смерти. Даю вам наказ особенно внимательно исследовать мой желудок и составить о нем точный и подробный доклад, который вы вручите моему сыну. Затем вы из Вены отправитесь в Рим; там вы найдете мою мать и мою семью и доложите им о том, чему были свидетелем относительно моего положения; вы скажете им, что Наполеон, тот самый, кого мир назвал Великим, как Карла Великого и Помпея, умер в самом плачевном состоянии, лишенный всего и оставленный наедине с самим собой и своей славой. Вы скажете им, что, испуская дух, он завещал всем царствующим фамилиям ужас и унижение своих последних минут.

Второго мая лихорадка достигла высочайшей силы, пульс доходил до ста ударов в минуту, и император впал в горячечный бред: то было начало агонии.

Однако у этой агонии еще было несколько моментов передышки.

В эти короткие минуты просветления Наполеон беспрестанно возвращался к наказам, которые он дал доктору Антомарки.

— Тщательно проделайте анатомическое исследование моего тела, — говорил он ему, — и в особенности желудка. Врачи из Монпелье предупредили меня, что в моей семье болезнь привратника желудка будет наследственной; я полагаю, что их заключение находится в руках Луи; попросите дать вам это заключение и сравните его с тем, что увидите сами; пусть я хотя бы своего сына спасу от этой жестокой болезни!

Ночь прошла достаточно спокойно, но на следующее утро бред возобновился с удвоенной силой.

Тем не менее к восьми часам утра он несколько ослабел, и около трех часов пополудни больной пришел в сознание.

Он воспользовался этим, чтобы позвать своих душеприказчиков и, на случай, если он полностью потеряет сознание, дал им наказ не подпускать к нему никого из английских врачей, за исключением доктора Арнотта.

Затем, пребывая во всей полноте своего рассудка и во всей силе своего гения, он прибавил: