Наполеон. Дорога на Варенн

В спальне стояла небольшая походная койка, на которой спал император; там же находилось канапе, на котором он отдыхал бо́льшую часть дня среди наваленных кругом книг; рядом стоял небольшой круглый столик с одной ножкой, за которым он в уединении завтракал и обедал и который по вечерам служил подставкой для трехрожкового канделябра, покрытого абажуром.

Между двумя окнами, напротив двери, стоял комод, в котором хранилось белье императора и на котором лежал его большой несессер.

Камин, увенчанный маленьким зеркальцем, был украшен несколькими картинами.

Справа помещался портрет Римского короля верхом на баране; слева, в пару ему, находился другой портрет Римского короля — сидящего на подушке и примеряющего туфлю; посередине каминной полки стоял мраморный бюст того же царственного ребенка; два подсвечника, два флакона и две вермелевые чашки, извлеченные из несессера императора, довершали украшение камина.

Наконец, у изножья канапе и точно напротив императора, когда он отдыхал, лежа на нем, что занимало значительную часть дня, находился портрет Марии Луизы, обнимающей своего сына, кисти Изабе.

Кроме того, на левой стороне каминной полки, помимо портретов, лежали массивные серебряные часы Фридриха Великого, нечто вроде будильника, увезенные из Потсдама, а напротив — собственные часы императора, те самые, что прозвонили час Маренго и Аустерлица, в золотом корпусе с двумя крышками, носящем монограмму «Б».

Всю обстановку второй комнаты, служившей кабинетом, вначале составляли лишь не струганные доски, положенные на обычные козлы и ставшие полками, на которых было разбросано большое количество книг и различных бумаг, написанных генералами или секретарями под диктовку императора; между двумя окнами стоял шкаф, имевший форму книжного; напротив него находилась вторая походная койка, похожая на первую; на ней император иногда отдыхал днем и даже ложился ночью, покинув во время своих частых и продолжительных бессонниц первую койку и поработав или походив по комнате; наконец, посередине комнаты стоял рабочий стол, с указанием мест, которые обычно занимали император, когда он диктовал, и господа де Монтолон, Гурго и де Лас Каз, когда они писали под его диктовку.

Такова была жизнь и таков был дворец человека, жившего поочередно в Тюильри, Кремле и Эскориале.

Между тем, несмотря на дневную жару, вечернюю сырость и отсутствие самых необходимых для повседневной жизни вещей, император терпеливо сносил бы все эти лишения, если бы не была поставлена задача окружить его постоянной слежкой и обращаться с ним как с пленником не только на острове, но и в его собственном доме.

Как уже говорилось, было определено, что, когда Наполеон садится верхом, его всегда должен сопровождать английский офицер, и потому Наполеон принял решение не выезжать более из Лонгвуда.

Такое упорство императора в конце концов наскучило его тюремщикам, и данное предписание было отменено, но при условии, что в своих поездках он останется в определенных границах; однако и в этих границах он был окружен кольцом часовых.

Однажды один из них взял императора на мушку и генерал Гурго вырвал у него ружье в то мгновение, когда, вероятно, он намеревался выстрелить.

Впрочем, наличие такого оцепления не позволяло совершать прогулки далее полульё, и, поскольку, дабы избежать общества своего стражника, император не хотел выходить за эти пределы, он растягивал свои прогулки, спускаясь по едва заметным тропинкам в глубокие овраги, и просто невероятно, что он ни разу не сорвался вниз.

Здоровье императора, несмотря на смену привычного образа жизни, первые полгода оставалось в довольно сносном состоянии.

Однако с наступлением зимы, когда погода окончательно испортилась и сырость и дожди стали проникать сквозь картонные стены его жилища, он начал испытывать частые недомогания, проявлявшие себя тяжестью в теле и скованностью.

К тому же Наполеону было известно, что климат на острове крайне нездоровый и что здесь редко можно встретить человека, дожившего до пятидесяти лет.

Тем временем на остров прибыл новый губернатор, и адмирал представил его императору; это был человек лет сорока пяти, среднего роста, тощий, сухопарый, краснолицый и рыжеволосый, усеянный веснушками, с косыми бегающими глазами, весьма редко глядящими прямо и скрытыми под густыми и торчащими рыжими бровями.

Звали его сэр Гудсон Лоу.

Со дня его прибытия начались новые оскорбления, становившиеся все более и более невыносимыми.

Первым делом он прислал императору два памфлета против него.

Затем он подверг допросу всех слуг, чтобы узнать у них, неужели они остались с императором добровольно и по своей собственной охоте.

Эти новые неприятности вскоре вызвали у Наполеона одно из тех недомоганий, каким он все более и более становился подвержен; оно продолжалось пять дней, в течение которых он не выходил из дома, но, тем не менее, продолжал диктовать воспоминания о своей Итальянской кампании.