Из-за крайней сложности блокады многочисленных французских портов по географическим причинам было просто физически невозможно помешать выходу в море эскадр Наполеона устрашающей численности (в Трафальгарском сражении объединённый франко-испанский флот фактически превосходил по численности флот Нельсона). Однако численность — это далеко ещё не всё. Французским экипажам, подолгу находившимся в портах, не хватало морских навыков, а у офицеров и адмиралов почти не было практики маневрирования в боевых порядках (в испанском флоте дела обстояли ещё хуже, а многие из участников Трафальгарского сражения вообще не были моряками). По аналогичным причинам на французских кораблях было плохо поставлено артиллерийское дело, а британское превосходство в этом отношении усиливалось рядом простых технических новшеств, таких как внедрение кремневого зажигательного механизма для морских пушек. В равной мере значительно устарела и французская тактика: тогда как французы полагались на строго распланированный строй фронта при сражении, британцы, обычно, энергично и решительно действовали при сближении и стремились к массированной схватке. И, наконец, вопрос командования — здесь британцам повезло с плеядой талантов, бывших не хуже, если не лучше, французских сухопутных военачальников.
Вследствие этого в результатах морских сражений между противостоящими сторонами вряд ли можно было сомневаться, что доказала ошеломляющая победа у мыса Трафальгар. Наполеону, столкнувшемуся с такой мощью, вскоре пришлось отказаться от всех попыток бороться за контроль над морем и впоследствии, не считая спорадических колониальных заданий, связанных с пополнением запасов, он приказывал своим линейным кораблям оставаться в портах до тех пор, пока не будет достигнуто окончательное превосходство над британским военно-морским флотом. Между тем Британия, оставленная в покое, использовала своё военно-морское превосходство для противодействия континентальной блокаде, укрепления финансовой и промышленной базы и накопления материальных средств, необходимых для ведения войны. Во-первых, разумеется, удалось сделать моря безопасными для британской торговли: хотя рейдеры совершали вылазки, по существу, с каждого участка побережья Европы, не говоря уже о таких удалённых базах, как Ява, организация надёжной системы конвоев, захват и уничтожение вражеских фрегатов и каперов, а также постепенное исключение таких гаваней, как Маврикий, удерживали потери на уровне примерно 1/15 общего количества участвующих в этих операциях судов (хотя это не говорит о незначительности ущерба — только в 1810 г. из-за действий противника было потеряно около 619 торговых судов). Во-вторых, возможность осуществления блокады и правительственных декретов дала Британии реальную монополию в области морской торговли, поскольку корабли её противников становились жертвами захватов и были вынуждены находиться в портах: так, у Франции в 1801 г. было около 1500 океанских торговых судов, а в 1812 г. всего лишь 179. В то же время морская мощь сама по себе приводила и к расширению торговли, поскольку различные французские и голландские колонии вновь захватывались и становились новыми рынками сбыта и источниками сырья. В частности, Британия таким образом постепенно вытесняла Испанию и Португалию из торговли с Латинской Америкой. Между тем только военно-морской флот позволял Британии поддерживать такие удалённые транзитные базы, как Сицилия и Гельголанд, через которые шёл устойчивый поток колониальных товаров на голодные рынки наполеоновской Европы.