Наполеоновские войны

Пусть даже эта программа и была очень осторожной, но она разительно отличалась от программы традиционалистской партии, которая в то время всплыла на поверхность как третий главный элемент патриотической политики, хотя фактически она уже заявила о себе ещё до участия в заговоре, приведшем к свержению Карла IV и Годоя в Аранхуэсе. Так, аристократы из придворной клики, собравшейся вокруг будущего Фердинанда VII, рассматривали свою поддержку ему как средство подрезания крыльев монархической власти, при этом слабого и апатичного кронпринца считали марионеткой, которая будет плясать под дудку грандов. Когда после свержения Наполеоном Бурбонов весь полученный ими выигрыш пошёл насмарку, они устремились к тому, чтобы восстановить его посредством войны с французами — в Сарагосе молодой гвардейский офицер, Хосе Палафокс (Jose Palafox), вовлечённый в аранхуэсский мятеж, организовал восстание и возвёл себя в ранг диктатора Арагона, явно надеясь, что вся страна объединится под его руководством. Авантюра Палафокса, которой помешало одновременное восстание на остальной части страны, потерпела крах, но он ни в коем случае не был обособленной фигурой, поскольку значительные слои духовенства и дворянства были крайне враждебно настроены к регализму, дезамортизации и ослаблению влияния аристократов. Эта группа по всей Испании с самого начала старалась трактовать восстание как крестовый поход за церковь и короля, отвергая таким образом аргументы в пользу радикальных перемен. Да они и не ограничивались простой пропагандой, потворствуя ряду интриг против либералов, которые достигли кульминации в свержении центральной хунты в январе 1810 г.

В данном случае центральной хунте, испытывавшей острый кризис, учреждением выбранного ею в Кадисе регентского совета удалось перехитрить заговорщиков, но политическая программа, которую они отстаивали, никуда не исчезла. Одним из примеров её многочисленных защитников является Хуан Перес Вильямил (Juan Perez Villamil), чиновник адмиралтейства высокого ранга. Хотя он, так же как и все либералы, восхищался народным героизмом (например, после Дос-де-Майо Вильямил из селения Мостолес распространил волнующий призыв к всенародному восстанию), для него прошлое по-прежнему сохраняло привлекательность, а свобода (на самом деле конституция) заключалась в действии фундаментальных законов, унаследованных от прошлого. Вместо введения опасных иностранных новшеств следовало укреплять эти законы — постоянной темой традиционалистов было то, что идеи либералов заимствованы у французской революции. Таким образом, мы возвращаемся к позиции, принятой на вооружение Ховельяносом, но, несмотря на это, было бы ошибкой полагать, что Перес Вильямил соглашался с ним. Напротив, для Переса Вильямила и его сотоварищей олицетворяемый бывшим министром королевский реформизм, учитывая угрозу, которую он представлял для корпоративных привилегий, был столь же злокачественным, как и идеи либералов; решение заключалось в том, чтобы повернуть время вспять: так, в 1810 г. мы обнаруживаем, что будущий депутат от традиционалистов, Франсиско Борруль (Francisco Borrull), не только отстаивал права дворянства, но и требовал восстановления валенсийских фуэрос, уничтоженных Филиппом V в 1707 г.

Поскольку Испания находилась в состоянии совершеннейшего разброда, только после созыва кортесов в сентябре 1810 г. в политической жизни страны был наведён хоть какой-то порядок благодаря победе либералов. Это развитие событий, часто объясняемое обстоятельствами, вынудившими к тому, чтобы новое собрание состоялось в портовом городе Кадис — в январе 1810 г. французы оккупировали всю Андалусию — прежде всего было вызвано простой неразберихой. Немногие священники, адвокаты, функционеры, писатели, академики и армейские офицеры, составлявшие большинство депутатов, твёрдо придерживались одной из трёх описанных выше политических позиций, но все соглашались с необходимостью преобразований. Между тем, в то же время невозможно не поражаться чрезвычайной общности мотивов даже у либералов и медиевалистов. Так, представители всех оттенков общественного мнения соглашались с защитой суверенитета народа, осуждая «министерский деспотизм» и призывая к возврату к мифическому средневековому «золотому веку», вследствие чего революционный характер либеральной позиции становился просто невидим. Поскольку либералам, помимо прочего, помогало то, что только у них была хоть какая-то политическая организация и что их лидеры зачастую знали друг друга по многу лет, не говоря уже о благоприятных обстоятельствах, создаваемых Кадисом, в котором существовала процветающая пресса и который всегда являлся центром испанского Просвещения, успех им был обеспечен.