Направляясь домой (Колонизация)

Кассквит не чувствовала себя лучше. Она чувствовала себя хуже. Она знала, что так и будет, но знание не помогло. Она попыталась придумать что-нибудь, что могло бы сделать ее менее несчастной. К своему удивлению, она так и сделала: “Когда вы были на Тосев-3, превосходный сэр, вы когда-нибудь встречали мужчин по имени, э-э, Дональд и Микки?” Она тщательно произносила странные имена.

Теперь Страха использовала утвердительный жест. “Я сделал. Я могу понять, почему вы хотели бы знать. Им также повезло больше, чем могло бы быть, но из них получаются очень странные представители мужской Расы. Их ротовые части могут образовывать все звуки, используемые нашим языком, но у них все равно есть акцент - они привыкли говорить по-английски. Кстати, они знают о вас. Я слышал, как они говорили, что хотели бы встретиться с вами ”.

“Я бы тоже хотел встретиться с ними”, - сказал Кассквит. “Вот почему я спросил”. Шаттл взлетел, поднимая почти бесцветный столб водородного пламени. Несмотря на звукоизоляцию, терминал наполнил глухой рев. Печень Кассквит наполнила печень. Она снова разрыдалась.

Камера, в которую Сэм Йегер попал на борту коммодора Перри, была тесной, но удобной. Звездолет удалялся из солнечной системы со скоростью в одну десятую g, так что ему не пришлось снова привыкать к невесомости. “Мы направляемся туда, где пространство выравнивается”, - небрежно сказала ему одна из членов экипажа, женщина. Очевидно, это должно было что-то значить, но это не имело значения, по крайней мере для него.

Ему нравился небольшой вес, который у него был. Этого было достаточно, чтобы удерживать ноги на полу и наливать жидкость в стаканы, хотя они расплескивались, если он поднимал или опускал их слишком резко. Это также заставило его почувствовать легкость и быстроту, чего он не чувствовал годами - возможно, с тех пор, как сломанная лодыжка лишила его шансов попасть в высшую лигу.

Даже лучше, чем малый вес, была более низкая температура. Он слишком долго находился на воздухе, температура которого никогда не опускалась ниже восьмидесяти градусов, а часто была намного теплее этой температуры. Как любили говорить жители Южной Калифорнии, стояла сухая жара. Это делало ее более терпимой, чем был бы ее эквивалент в Алабаме. Несмотря на это, была разница между терпимой и приятной.

Он заново открыл для себя длинные брюки и рукава с длинными рукавами на борту коммодора Перри. Он также благодарил Бога за то, что не был британским дипломатом девятнадцатого века, обреченным носить все викторианские официальные наряды, в какой бы тропической дыре (Вашингтон, округ Колумбия, например) он ни оказался. Эти британские дипломаты девятнадцатого века дохли как мухи. Он подозревал, что американцы на Родине поступили бы так же, если бы разгуливали в смокингах и плотных шерстяных брюках.

Самое большее, что он когда-либо говорил кому-либо из команды, было: “Могло быть хуже. Если вы мне не верите, спросите своих коллег по "Дому", когда вернетесь туда ”. Он даже не добавил выразительного кашля.

Он наслаждался жареным цыпленком и настоящими куриными яйцами, апельсиновым соком, ананасом, мороженым, фасолью, морковью, свиными отбивными, картофельным пюре, кофе, кока-колой и всеми другими привычными блюдами, без которых он обходился слишком долго. Довольно многое из того, что он ел дома, было сносным. Кое-что из этого было довольно вкусным. Но все это было экзотично - буквально настолько, что оно и он эволюционировали отдельно в течение нескольких миллиардов лет. Часть его знала это каждый раз, когда он откусывал кусочек.

Мало-помалу он начал понимать, что был почти таким же чужим для экипажа коммодора Перри, каким были копченые ребрышки зисуили для его вкусовых рецепторов и пищеварительного тракта. И это было не только из-за того, что он натворил в 1960-х и что случилось с Индианаполисом. Некоторые из них считали его за это людоедом. Другие этого не сделали: подобно ему, они видели в ящерицах, не меньше, чем в людях, людей.

Но он помнил дни до того, как флот завоевателей прибыл на Землю. Он не только помнил их, они сформировали его. К экипажу коммодора Перри, что делало его неандертальцем. Сам язык, на котором они говорили, неуловимо отличался от его собственного. Он начал замечать это с майором Николсом. О, экипаж понял, что он сказал, но то, как он это произносил, часто заставляло их улыбаться. И он тоже в основном понимал, что они говорили, но только потому, что он также свободно владел языком Расы. Многое из того, что они говорили, не было английским, когда он погружался в холодный сон.

Такие изменения начались еще до того, как он вышел на лед. Люди начали пересыпать свои предложения выразительным и вопросительным покашливанием и использовать их самостоятельно - что ящеры всегда находили варварством. Но с тех пор они продвинулись дальше. К словам и фразам из языка Расы относились так, как будто они были английскими. По всем признакам, теперь они были английскими. Даже порядок слов иногда менялся.