Наркокапитализм. Жизнь в эпоху анестезии

Тезис о подразумеваемой преступности толпы не должен нас удивлять, ведь он вышел из-под пера того, кто представлял себя учеником Энрико Ферри – одного из трех основателей, наряду с Ломброзо, позитивистской школы криминологии[135]. Члены этой школы были одержимы тщательным перечислением всего, позволявшего установить коренные причины преступных явлений – того, каким образом совокупность обстоятельств или признаков непосредственно приводит к преступлению. Если Ломброзо, Ферри и их коллеги в первую очередь интересовались индивидуумами, то Сигеле открыл для области криминалистики коллективную сферу, что обусловило возникновение многих других профессий. Среди первых, кто прислушался к интуиции молодого исследователя, мы находим имя самого Тарда, повторившего тезисы его работы в 1892 году на состоявшейся в Брюсселе конференции под названием «Le crime des foules» («Преступление толпы»), тон которой был столь же обеспокоенным, как и тон книги Сигеле[136]. Публикация в следующем году доклада конференции в журнале La Revue des deux mondes побудила Сигеле вступить с социологом в переписку, наиболее важные письма из которой были напечатаны в 1901 году во втором издании французского перевода «Преступной толпы»[137]. Однако за десятилетний промежуток, разделяющий эти две публикации, взгляды Сигеле, как и Тарда, развились в направлении, которое ни один из них не мог в то время предвидеть: обеспокоенность, побуждавшая их первоначальные исследования, постепенно развивалась в положительный интерес[138]. Возможно, это стало результатом их диалога, но суть дела заключалась в том, что новое бытие, которым являлась толпа, можно рассматривать не только как простую массу индивидуальных влечений, способных абсолютно на все. Эта способность, какой бы она ни была, уже указывала на то, что в массовых феноменах на кону стоит нечто иное, относящееся исключительно к чистой силе; в книге, также опубликованной в 1901 году, под названием L’opinion et la foule [ «Общественное мнение и толпа»], Тард назвал это нечто «интересом»[139]. Тогда как толпа, описанная Сигеле, а затем Гюставом Ле Боном – чья книга 1895 года Psychologie des foules («Психология толпы») представляла собой плагиат труда итальянцев, – характеризовалась самозабвением, жертвой которого становился каждый индивид, «публика»[140], увлекавшая Тарда, предлагала каждому возможность исследовать страстные интересы, побуждавшие людей объединиться[141].

§ 43. Безумие толпы

Несмотря на этот сдвиг, предполагающий место для оптимизма в опасности толпы, существовал также элемент, не менявшийся от первых статей Сигеле до книги Тарда: термин для обозначения энергии, характеризующей жизнь толпы. Как предположил Сигеле, если толпа – просто более масштабное тело со своей психической жизнью, то этот термин мог одинаково хорошо применяться как к индивидуальной, так и к коллективной психологии: речь идет о термине «возбуждение». Отграничивая понятие «публика», введенное им в работе «Общественное мнение и толпа», Тард упоминал о том, что толпа никогда не перестает колебаться между «полюсами возбуждения и депрессии» – «как сумасшедшие», добавлял он[142]. Он не уточнил, что именно имел в виду, как будто понятие возбуждения было самоочевидным и не требовало определения; разговоры о возбуждении толпы или даже просто о возбуждении, считались общим местом психологии и физиологии. В самом деле, слово «возбуждение» в тематике коллективных движений уже имело свою историю, в которой оно делило сцену с другим словом для описания пассивного беспокойства – «энтузиазм», обозначавшим эмоцию верующих, охваченных превосходящей их силой[143]. Если слово «энтузиазм» использовалось для обозначения особого типа возвышенного, связанного с революционными событиями (именно так его понимали Иммануил Кант и Эдмунд Берк), то термин «возбуждение» применялся несколько иначе. В 1869 году Гюстав Флобер все еще мог говорить о том энтузиазме, который Фредерик Моро, герой «Воспитания чувств», видел в своем участии в событиях революции 1848 года – и который он, заразившись, испытал сам[144]. Но в конце XIX века все исходили из обратной логики: энтузиазм считался аффектом одержимости внешней силой, а возбуждение ассоциировалось скорее со стимуляцией внутренних сил – своего рода мобилизацией эго, для которой внешнее служило лишь предлогом. Именно это увлекало теоретиков толпы: то, как отдельные люди, собравшись вместе, выходили из себя, добровольно изгоняя себя из своих эго, чтобы затеряться в совокупности, членами которой они уже даже не являлись. Возбуждение означало изменение состояния – переход из состояния покоя в состояние активности, характеризующееся повышенным уровнем энергии.

§ 44. Эпистемология перехода