Сталин обличал местных чиновников, приказывая им изымать зерно у кулаков и "спекулянтов". Другие высокопоставленные чиновники начали копировать этот метод в других регионах, даже когда запротестовали многие члены Политбюро. Бухарин, прежде чем предстать перед судом за измену и быть казнённым, осудил «чингисхановское» военно-феодальное изъятие дани, но сделал это негласно. Доверяя своему коллеге, оппозиционеру Льву Каменеву в июле 1928 года, он отметил:
Несмотря на эти принудительные меры, закупочные кампании дали меньше зерна, чем в предыдущем году. Сталин заявил, что убеждён, что принудительная коллективизация, наряду с обеспечением того, чтобы крестьяне недополучили за произвёденные продукты и переплатили за покупаемые промтовары, дадут средства, необходимые для индустриализации страны. Закупки также были бы проще, если бы 25 миллионов мелких фермерских хозяйств были объединены в гораздо меньшее число (но гораздо более крупных) хозяйств.
Ранее принудительные хлебозаготовки, какими бы безжалостными они ни были, не давали местным советам право штрафовать или сажать в тюрьму хозяйства, не поставлявшие требуемое количество зерна. Теперь такие квоты устанавливались на целые деревни с целью коллективного давления на так называемые «кулацкие элементы», на первую волну того, что впоследствии будет названо «ликвидацией кулачества как класса».
1929 год фактически привёл к увеличению государственных закупок зерна на 49% по сравнению с предыдущим годом, что, возможно, и побудило Сталина ускорить темпы коллективизации, которую он назвал «Великим поворотом» в статье от ноября того же года. К 20 февраля 1930 года было объявлено, что половина крестьян вступила в колхозы, примерно через семь недель после того, как великий поворот был официально введён в действие указом Сталина*.
Кулаков и всех, кто обвиняется в кулачестве, не допускали к новым коллективам, а вместо этого они были арестованы и депортированы. Сталин рассказывал ЦК, что кулаки готовятся подорвать советский режим, но в материальном плане процесс «раскулачивания», скорее всего, должен был запугать остальных и принудить их пойти в колхозы, ускоряя процесс.
Хаос, недоумение и сопротивление были предсказуемыми результатами, с сопутствующим резким снижением урожая. Предполагая, что их скот будет отнят у них, крестьяне убивали животных в огромных масштабах. Между тем новые колхозы не имели опыта массового животноводства, животные умирали от того, что за ними как следует не ухаживали, а партийные активисты, назначенные руководить процессом, не имели достаточной квалификации. В Казахстане поголовье овец сократилось более чем на четыре пятых. Более состоятельных крестьян охватила волна самоубийств, вызванных паникой. Во многих регионах очень много крестьян просто вышли из колхозов.
Возможно, самое ироничное среди всего этого злодейского процесса было то, что многие такие беглецы потом образовали куда более мелкие кооперативы — просто чтобы выжить. «Это одна из трагедий этого периода: это и другие виды подлинной кооперации были так быстро выхолощены» — сетует Ноув. Многие крестьяне бежали в города.
Правительство отреагировало на быстрый рост городского населения, взяв ещё больше с более слабого урожая. В 1931 году заготовки были так велики, что оставшегося у крестьян зерна не хватало им даже на пропитание.
Несмотря на ослабление мер перед лицом зияющей катастрофы, в 1932 году большой голод охватил все зернопроизводящие регионы страны, унеся от 3 до 7 миллионов жизней. Именно в этот период мы слышим рассказы о каннибализме, рассказанные пережившими Украинский Голодомор, или «голодной чумы».