Народная война

В одном из надежных домов города Дарнев устроил свою мать, Марию Ивановну, женщину лет сорока пяти. Немногословная, обходительная, от природы осторожная, расчетливая, с добродушным взглядом серых глаз, она очень подходила к конспиративной работе. В городе ее хорошо знали, как женщину степенную, работящую. Работала она в Потребсоюзе. Но наряду со службой успевала заниматься и домашним хозяйством — садом, огородом, которые у нее всегда были в образцовом порядке. Почти всех женщин она снабжала лучшими огородными семенами и рассадой.

У матери Дарнев и основал первую явочную квартиру. А сам поселился в лесу. Должность хозяйки явочной квартиры не страшила Марию Ивановну (на всякий случай ее снабдили документами, способными опорочить ее в глазах честного советского человека), но она беспокоилась о судьбе сына — Алексей был у нее единственный, она пыталась его уговорить не рисковать собой.

— Это не риск, мама, а исполнение долга перед Родиной, перед партией.

И почти каждую темную ночь приходил Дарнев в город, передавал матери необходимые задания, уточнял явки, изучал подходы. Словом, учился конспирации. С каждым его приходом Мария Ивановна замечала, как изменяется ее сын. Он отпускал усы, напоминающие лихими завитками на кончиках покойного отца. Он возмужал, лицо загорело, нос как-то выпрямился, вытянулся, от бессонных ночей глаза воспалились, а между густыми бровями залегла глубокая, точно шрам, косая морщина… Никто из горожан Дарнева больше не видел. Вера тоже потеряла Алексея и очень страдала. Ее мучала мысль о том, что Дарнев после недавней встречи обиделся на нее. Потеряв друга, она никак не могла объяснить себе, почему он исчез так внезапно. Вера пыталась узнать о судьбе Алексея через райком комсомола, но и там никто ей ничего не сказал.

Вера была занята эвакуацией школ. Райком комсомола и Вере предложил эвакуироваться вместе со школой. Она отказалась.

— Разве здесь нечего будет делать? — спросила она секретаря, а он ответил, что и без нее есть люди, райком уже наметил товарищей, которые должны остаться в городе, ей же надо быть со школой.

Вера смутно догадывалась, что Алексей готовится к работе в отряде, и не могла смириться с тем, что ее обошли. Правда, она не лезла напролом, но кое-что предпринимала. Она пустилась на поиски друга и этим совсем было сбила себя с толку.

Однажды ночью один из друзей Дарнева грузил в машину со склада муку и еще какие-то продукты, чтобы забросить их в лес на базу. Город давно погрузился в сон, на улицах не было ни живой души. Лишь на окраинах где-то лаяли собаки. С запада доносился глухой гул артиллерии. Шофер и грузчик были уверены, что людям теперь не до них, и перестали остерегаться. Вдруг слышат:

— Здравствуй, Вася!

Вася узнал голос Веры и оторопел: хотелось выполнить работу по секрету, а тут… на тебе — свидетель.

Он сделал вид, что очень рад встрече, и протянул Вере руку, а она продолжала:

— Мучным делом занимаешься? На дворе глухая ночь, а он склад разгружает… Уж не воришка ли ты, Вася? А?

Времени было в обрез, и неуместная шутка Веры его раздражала. Он отвел Веру в сторону и тихо сказал:

— Ты не знаешь, чем занята организация? Как тебе не стыдно, комсомолка!

— Не знаю, товарищ член бюро райкома комсомола, но догадываюсь… вы в прятки играете.

Васю от этих слов бросило в жар. Только теперь он понял, что с Верой поступили опрометчиво: ее надо было оставить для работы в тылу. Но решение уже состоялось, и его не изменишь.

— Тайны в нашей работе нет, Вера, — ответил он, переменив тон. — Эвакуируем! Все надо успеть эвакуировать…

— Почему же не в ту сторону? — перебила она. — Все эвакуируют на восток, а ты на запад. Не для немцев же, думаю, запасаешь?

Вася был обезоружен и боялся того, как бы не развязался его язык. Шутка — в деле проговориться!

— Нельзя ли ближе к делу, Вера, — сказал он ей по-дружески. — Зачем пришла? Поругаться со мной?

— Пришла выяснить правду. Почему вы скрываетесь от меня? Почему перестали считать меня комсомолкой? За что?

— Говоришь ты вздор, — сказал он. — Ты имеешь поручение и знаешь, что каждый должен быть на своем месте…

— А я вот не на своем месте, и ты это тоже хорошо знаешь… И еще хочу знать: что стало с Алексеем…

И Вася ничего глупее, кроме лжи, в ту минуту придумать не смог. Он ухватился за последнюю фразу, сказанную Верой, и повел ее по ложному пути.

— С этого ты бы и начала, — сказал он. — «Девичье сердце любовь гложет». Все ясно. И нечего мне шарики крутить… Ну, а если хочешь знать, в этом и несчастье твое. Пеняй на себя и на… милого дружка.

В темноте не было видно глаз Веры, но он чувствовал, как она жжет его взглядом.

— Что ты о нем знаешь? — спрашивала она, но уже совсем спокойным голосом. — Куда он исчез?.. Скажи.

От клеветы, которую Вася обрушил на голову своего друга, у него у самого в горле стало горько, но он шел напролом и прохрипел: — Не знаю, слухам не очень верю… Но говорят о нем недоброе…

Вера крепко сжала кисти рук Васи и пыталась заглянуть ему в глаза.

— Струсил? Сбежал? Предал? — спрашивала она.