Народная война

Он неоднократно останавливался, порываясь вернуться к Вере, но мысль о том, что только он может сообщить товарищам о случившемся и привести их на выручку, останавливала его от этого необдуманного шага. Дарнев пришел в штаб, когда в отрядах заканчивались последние приготовления. Сообщение его озадачило всех. Само собой напрашивался вопрос: как быть? Если немцам все уже известно, отряды могут попасть в западню. Тем не менее партизаны решили действовать, не медля ни минуты.

Все началось по намеченному плану. Отряды вступили на окраины, и в городе началось восстание. Несмотря на произведенные аресты, немцы ничего о намечавшемся восстании узнать не смогли. Поднялись военнопленные, распропагандированные полицейские, вступили в борьбу с врагом граждане Трубчевска. В семь часов утра партизанские отряды ворвались в город. Жаркий бой длился целый день. К вечеру партизаны были хозяевами Трубчевска. Гарнизон немцев был разгромлен. Только убитыми противник потерял около двухсот человек.

Дарнев, превосходно действовавший со своей группой и с минометчиками Сабурова, подстреливший из своего автомата бургомистра Павлова, первым достиг тюрьмы. Он разогнал укрепившихся в тюрьме немцев, обыскал все камеры, но ни Литвина, ни Кирюшина не нашел. Не нашел он и Веру, хотя обыскал все овраги и дома в городе.

Раненую и безоружную Веру немцы обнаружили в овраге, захватили и убили по дороге в Почеп.

Продержав город в своих руках несколько суток, партизаны оставили его и ушли на свои базы. За это время они вывезли уцелевшие склады с оружием, подготовили новые явочные квартиры. Мария Ивановна, мать Дарнева, которая скрывалась у знакомых, и некоторые другие подпольщики оставаться в городе не могли, так как были расшифрованы; они ушли с партизанами. Вместо них в городе возникло новое подполье.

За то время, которое партизаны удерживали Трубчевск, райком выяснил, каким образом немцы расшифровали Кирюшина и Литвина. Вера Красина и ее подруги — Валя Белоусова, Шура Кулешова, Литвин и Шемет собрались в доме Кирюшина. Накануне от Бондаренко прибыли листовки. Товарищи собрались, чтобы обсудить план их распространения. Жена Кирюшина подала ужин. Закусив, подпольщики стали перечитывать листовки. В комнату вошла жена Кирюшина. Литвин прервал было чтение, но Кирюшина стала просить, чтобы он продолжал, даже прослезилась. Радостное возбуждение, которое охватило собравшихся от чтения листовок и мыслей о близком восстании, было так велико, что после того как Литвин закончил чтение, подпольщики вполголоса запели «Интернационал», потом «Партизанскую». Жена Кирюшина пела вместе со всеми. Ее захватила эта атмосфера надежды и стремления к борьбе, этот светлый луч, мелькнувший в темном царстве немецкой оккупации. Весело проводила она друзей и долго после их ухода не могла успокоиться.

У нее была задушевная подруга, и на другой день Кирюшина с ликованием рассказала ей о том, что происходило в их доме. А подруга шопотом сообщила другой… Слух перехватил шпион. Жена Кирюшина этого и не подозревала. В тот же день Кирюшина схватили. На допросе он молчал. Его жестоко пытали, как умеют пытать фашисты, — он молчал. Тогда немцы вспомнили о болтливости его жены.

Окровавленный, изуродованный человек сидел на стуле в кабинете начальника гестапо, когда ввели Кирюшину. В нем она узнала мужа и упала в обморок. Ее привели в чувство и сказали ей, что его судьба в ее руках: скажет она, кто был в их доме с листовками, мужа немедленно освободят, и они пойдут отсюда вместе.

— Молчи, — прошептал Кирюшин.

Но жена подумала, что она спасет мужа, если исполнит требование гестаповцев, и назвала имена.

С тех пор, как мы встретились с Дарневым в Лихом Ельнике и я впервые услышал от него о трубчанах, прошло шесть лет. После войны я был в городе Трубчевске. В маленьком краеведческом музее я видел портреты подпольщиков и портрет Веры Красиной. С открытки на меня смотрела совсем юная девушка с длинными пушистыми волосами, заплетенными в косы и короной уложенными на голове. На черном платье выделялся большой белый цветок. Это был портрет с фотографии, которую хранил в отряде Дарнев. От горожан я много слышал рассказов о юных подпольщицах, о их славных делах. Народ помнит их, гордится ими как своими героями.

ТЯЖЕЛАЯ УТРАТА

Однажды Фильковский и Мажукин проводили совещание партийного актива. Речь на совещании шла о том, чтобы взять на учет в освобожденных селах все солдатские семьи и вообще всех нуждающихся и оказать им необходимую помощь продовольствием. Немцы дочиста ограбили деревни, населению угрожал голод. Рысаков на совещании не выступал, как бы нехотя отвечал он на вопросы, и то лишь после того, как Фильковский повторял их дважды.

— Мы должны помочь народу. У нас имеется запас хлеба на три месяца, картошки — на пять, — говорил Фильковский, — сократим паек, оставим себе на месяц, а остальное раздадим населению. Согласен со мной, Василий Андреевич?

Рысаков молчал.

— Я спрашиваю, Василий Андреевич, ты согласен со мной?

— Согласен, — нехотя ответил Рысаков и опять погрузился в раздумье.