Народная война

Я знал отзывчивость Рысакова к нужде народа. За его рассеянностью что-то скрывалось.

Откинувшись назад и опершись локтями о подоконник, он не сводил глаз с одной точки.

Когда совещание окончилось и почти все разошлись, Мажукин подошел к Рысакову.

— Небось, в Берлине уже успел побывать, пока мы разговаривали? — проговорил он смеясь и хлопнул ладонью Рысакова по колену.

Рысаков взглянул на Мажукина.

— Нет, Иван Сергеевич, до Берлина еще не добрался. Немножко ближе застрял.

— Где же ты застрял?

— Тут посторонних нет? — спросил Рысаков приподнимаясь. Убедившись, что, кроме Фильковского, Черного и нас троих, здесь никого нет, он продолжал: — Покончить надо с этим чортовым Красным Рогом. Я так считаю. Как вы думаете?

— Я голосую «за»! — пробасил Черный и поднял руку.

Фильковский кивком головы подтвердил, что он тоже согласен.

В это большое село Почепского района, недалеко от железной дороги, но вдали от леса, стекались уцелевшие полицейские, старосты и прочая предательская мразь, бежавшая из освобожденных нами сел. Мы все давно считали, что освобождение Красного Рога еще больше поднимет наш престиж. Из Красного Рога немцы повадились нападать на партизанские деревни, разведывать лес; в последнее время они все настойчивее прощупывали наши силы. Следовательно, готовят удар.

— Скуют они нас, проклятые, — сказал Черный. — Сейчас они лезут в Уты и Сосновое Болото, а завтра? А если они вздумают отбросить нас за Десну? Кукуй тогда в дубовой чаще, пока разлив не спадет!

Мнение у всех было единодушное: немцев следует опередить. Но как? Недели две я занимался разведкой Красного Рога. Немецкий гарнизон в этом пункте с каждым днем увеличивался; по сведениям, которыми мы располагали, там было уже свыше ста немцев и полицаи; подразделения продолжали прибывать. Правда, краснорожский гарнизон оставался пока без артиллерии, но зато имел достаточное количество минометов, станковых пулеметов и автоматов.

Рысаков попросил у меня план Красного Рога. Просмотрев его, он развернул на столе лист бумаги и стал вычерчивать карандашом схему.

Мы припали к столу. Рысаков начертил кружок и обозначил его буквами «КР», затем провел косую линию. Если представить себе, что лист бумаги — часть карты, то линия шла с северо-востока на юго-запад. На северо- восточном конце линии он написал «Брянск», а на юго-западном — «Почеп», и тогда стало понятным, что он начертил шоссейную дорогу. Параллельно провел еще одну линию. Это железная дорога. Потом от кружка «КР» он небрежно отбросил несколько линий на север и северо- запад. На восток от него Рысаков нанес реку, а перед ней еще несколько кружочков. Заключив их в один большой круг, он сказал:

— Это мы… И смотрите, что получается. Тут, — показал он вправо от «КР», — горло. По нему куда хочешь — на дорогу и за дорогу. А налево — Красный Рог. Торчит, как грыжа, и шабаш. В Почеп не пробиться, а на железную дорогу и подавно.

Фильковский, Мажукин и Черный достали карандаши и принялись помогать Рысакову. Все новые топографические знаки возникали на схеме. Они, правда, были понятны только тем, кто их наносил, но каждый с душевной простотой объяснял значение этих закорючек. Схема Рысакова усложнялась, превращаясь в карту, если можно было назвать картой это изделие доморощенных топографов. На схеме появились в виде головастиков населенные пункты, обозначались речки и ручейки, вырастал лес. Он тянулся от Почепа на юг. Лес этот имел двойное название: живущие на юго-западной стороне называли лес Валуйским, потому что на одной из опушек находилось большое село Валуйцы; живущие на восточной стороне — Рамассухским, потому что в лесных болотцах брала начало речушка Рамассуха, впадающая в речушку Гнилую, а эта, в свою очередь, впадала в Судость. На северо-восточной опушке леса расположены были села Усошки, Пьяный Рог, Милечь и другие. Путь к ним преграждал Красный Рог.

Я внимательно наблюдал за разгорячившимися от духоты, а больше всего от напряженного труда новоявленными топографами. Как жизнь меняет людей! Ни Мажукин, ни Фильковский, ни Черный, ни Рысаков никогда не служили в армии. В прошлом — рабочие мастерских, фабрик, крестьяне. С течением времени они выросли в партийных и советских работников и никогда, может быть, не помышляли о профессии партизана: этой профессии ни в каких школах не обучают. И вот они рассуждают, как профессиональные воины-стратеги. У них свои доморощенные термины, свои топографические обозначения. Но все, что они наносят на схему, безукоризненно верно. И я подумал о том, что совсем еще недавно некоторые из них — например, Рысаков — категорически отвергали все, что имело какое-либо отношение к профессионально-военным методам.

— А дешево они Красный Рог не отдадут, — сказал Рысаков, оторвавшись, наконец, от схемы. — Как думаешь?

— Думаю — не отдадут. Тем более не потерпят, если мы вздумаем его удерживать, — ответил я.

— Да, это верно, не потерпят. А разгромить его надо.

Теперь оставалось только тщательно уточнить данные

о противнике. Мы долго раздумывали над тем, кого послать в разведку, с кем установить связь.