Читаем Народные дьяволы и моральная паника. Создание модов и рокеров полностью

Эффекты простого срабатывания триггера или внушаемости можно наблюдать даже при таких на первый взгляд индивидуальных формах девиантности, как суицид. Самым ярким примером является распространение самосожжения как формы суицида вслед за новостью о вьетнамском монахе, который сжег себя заживо в знак политического протеста. Эта форма суицида была почти неизвестна на Западе; в период с 1960 по 1963 год в Англии было совершено одно такое самоубийство, однако в 1963-м их было зафиксировано три, а в 1964-м – девять. Аналогичный рост произошел и в Америке[234]. В этом случае заразительный или имитационный эффект заключался в способе действия, а не в мотивации. К случаям, когда и мотив, и способ действия стимулируются СМИ, относятся распространение тюремных бунтов, побеги из тюрем, а также расовые и политические беспорядки. Хорошо задокументированным примером является так называемая «эпидемия свастик» в 1959–1960 годах. Эффект заражения может быть четко показан на графике кривой[235].

Пример, более близкий к модам и рокерам – распространение в пятидесятые годы беспорядков, связанных с тедди-боями, и схожие феномены в других европейских странах. Большинство комментаторов этих событий признавали роль паблисити в стимулировании подражательных или соревновательных форм поведения[236], и было проведено несколько исследований освещения подобных событий в СМИ[237]. В то же время вина на паблисити возлагалась в ограниченном смысле, не было понимания тех сложных способов, которыми действуют массмедиа до, во время и после каждого «воздействия». Каузальная природа СМИ – во всем контексте общественной реакции на такие феномены – и до сих пор понимается обычно неправильно.

Общее в этих разнообразных примерах амплификации насилия – то, что для распространения враждебного верования и мобилизации потенциальных участников необходимо наличие адекватного средства коммуникации. Массовое распространение информации об одном происшествии – условие структурного способствования развитию враждебного верования, которое, в свою очередь, должно сенситизировать «новую» толпу (или отдельного девианта) к зарождающимся или актуальным действиям и снизить порог готовности с помощью легко идентифицируемых символов. Возможность того, что простое сообщение об одном событии в СМИ может иметь инициирующий и в конечном счете амплифицирующий эффект, признавалась многими экспертами, изучающими современные случаи насилия толпы. Это знание лежит в основе предложений сознательно использовать СМИ для управления толпой[238].

Провоцирование, сенситизация и прочие подобные эффекты СМИ, описанные мной выше, связаны с тем, как повышалась вероятность девиантного поведения во время воздействия: почти приходилось пытаться увидеть беспорядки или принять в них участие. Описание и последующие мотивы мнений, впрочем, также влияли на форму и содержание поведения. Социетальная реакция не только увеличивает вероятность того, что девиант примет участие в каком-то действии, но и дает ему текст и режиссерские указания.

Ключевым здесь является то, каким образом нормативные ожидания того, как должны действовать люди в этой конкретной девиантной роли, формируют девиантное поведение. Большую часть поведения модов и рокеров можно концептуализировать в терминах модели ролевых игр. Позирование для фотографий, скандирование лозунгов, воинственные жесты, фантазии о супербандах, ношение знаков отличия, имитация налета на фургон с мороженым, освистывание девушек, осмеивание «противника» – все эти акты «хулиганства» можно рассматривать как имитацию психической болезни, к которой прибегает тот, кого определили как психически больного. Актор внедряет аспекты типовой роли в свое понятие себя, а когда роль девианта публична – каким по определению является хулиганство – и девианты находятся в ситуации повышенной внушаемости, то это внедрение часто бывает более осознанным и намеренным, чем в таких типах «частной» девиантности, как психическая болезнь, гомосексуальность и употребление наркотиков, к которым авторы-трансакционалисты применяли подобные понятия.

Новобранцы, вероятно, стремятся и пытаются положительно воплотить ценности и образы, являемые в стереотипах. СМИ создали своего рода отвлекающий аттракцион, в котором каждый может найти себе подходящую роль. Молодые люди на пляжах вполне хорошо осознавали, что им отвели роль народных дьяволов, и считали себя мишенью для издевательств. Когда зрители, телекамеры и полицейские стали частью происходящего, метафора ролевой игры перестала быть метафорой и стала реальностью. Один проницательный обозреватель во время прямого эфира с бала модов в Уэмбли (спустя неделю после первых событий в Клактоне) сказал о девушке, перед камерами поклоняющейся волоску с брюк Мика Джаггера, что она похожа на человека, который ведет себя как пьяный, хотя выпил всего ничего: она «изображает преклонение; видит, что за ней наблюдают, застенчиво улыбается, а потом откровенно смеется»[239].

Перейти на страницу:

Все книги серии Исследования культуры

Культурные ценности
Культурные ценности

Культурные ценности представляют собой особый объект правового регулирования в силу своей двойственной природы: с одной стороны – это уникальные и незаменимые произведения искусства, с другой – это привлекательный объект инвестирования. Двойственная природа культурных ценностей порождает ряд теоретических и практических вопросов, рассмотренных и проанализированных в настоящей монографии: вопрос правового регулирования и нормативного закрепления культурных ценностей в системе права; проблема соотношения публичных и частных интересов участников международного оборота культурных ценностей; проблемы формирования и заключения типовых контрактов в отношении культурных ценностей; вопрос выбора оптимального способа разрешения споров в сфере международного оборота культурных ценностей.Рекомендуется практикующим юристам, студентам юридических факультетов, бизнесменам, а также частным инвесторам, интересующимся особенностями инвестирования на арт-рынке.

Василиса Олеговна Нешатаева

Юриспруденция
Коллективная чувственность
Коллективная чувственность

Эта книга посвящена антропологическому анализу феномена русского левого авангарда, представленного прежде всего произведениями конструктивистов, производственников и фактографов, сосредоточившихся в 1920-х годах вокруг журналов «ЛЕФ» и «Новый ЛЕФ» и таких институтов, как ИНХУК, ВХУТЕМАС и ГАХН. Левый авангард понимается нами как саморефлектирующая социально-антропологическая практика, нимало не теряющая в своих художественных достоинствах из-за сознательного обращения своих протагонистов к решению политических и бытовых проблем народа, получившего в начале прошлого века возможность социального освобождения. Мы обращаемся с соответствующими интердисциплинарными инструментами анализа к таким разным фигурам, как Андрей Белый и Андрей Платонов, Николай Евреинов и Дзига Вертов, Густав Шпет, Борис Арватов и др. Объединяет столь различных авторов открытие в их произведениях особого слоя чувственности и альтернативной буржуазно-индивидуалистической структуры бессознательного, которые описываются нами провокативным понятием «коллективная чувственность». Коллективность означает здесь не внешнюю социальную организацию, а имманентный строй образов соответствующих художественных произведений-вещей, позволяющий им одновременно выступать полезными и целесообразными, удобными и эстетически безупречными.Книга адресована широкому кругу гуманитариев – специалистам по философии литературы и искусства, компаративистам, художникам.

Игорь Михайлович Чубаров

Культурология
Постыдное удовольствие
Постыдное удовольствие

До недавнего времени считалось, что интеллектуалы не любят, не могут или не должны любить массовую культуру. Те же, кто ее почему-то любят, считают это постыдным удовольствием. Однако последние 20 лет интеллектуалы на Западе стали осмыслять популярную культуру, обнаруживая в ней философскую глубину или же скрытую или явную пропаганду. Отмечая, что удовольствие от потребления массовой культуры и главным образом ее основной формы – кинематографа – не является постыдным, автор, совмещая киноведение с философским и социально-политическим анализом, показывает, как политическая философия может сегодня работать с массовой культурой. Где это возможно, опираясь на методологию философов – марксистов Славоя Жижека и Фредрика Джеймисона, автор политико-философски прочитывает современный американский кинематограф и некоторые мультсериалы. На конкретных примерах автор выясняет, как работают идеологии в большом голливудском кино: радикализм, консерватизм, патриотизм, либерализм и феминизм. Также в книге на примерах американского кинематографа прослеживается переход от эпохи модерна к постмодерну и отмечается, каким образом в эру постмодерна некоторые низкие жанры и феномены, не будучи массовыми в 1970-х, вдруг стали мейнстримными.Книга будет интересна молодым философам, политологам, культурологам, киноведам и всем тем, кому важно не только смотреть массовое кино, но и размышлять о нем. Текст окажется полезным главным образом для тех, кто со стыдом или без него наслаждается массовой культурой. Прочтение этой книги поможет найти интеллектуальные оправдания вашим постыдным удовольствиям.

Александр Владимирович Павлов , Александр В. Павлов

Кино / Культурология / Образование и наука
Спор о Платоне
Спор о Платоне

Интеллектуальное сообщество, сложившееся вокруг немецкого поэта Штефана Георге (1868–1933), сыграло весьма важную роль в истории идей рубежа веков и первой трети XX столетия. Воздействие «Круга Георге» простирается далеко за пределы собственно поэтики или литературы и затрагивает историю, педагогику, философию, экономику. Своебразное георгеанское толкование политики влилось в жизнестроительный проект целого поколения накануне нацистской катастрофы. Одной из ключевых моделей Круга была платоновская Академия, а сам Георге трактовался как «Платон сегодня». Платону георгеанцы посвятили целый ряд книг, статей, переводов, призванных конкурировать с университетским платоноведением. Как оно реагировало на эту странную столь неакадемическую академию? Монография М. Маяцкого, опирающаяся на опубликованные и архивные материалы, посвящена этому аспекту деятельности Круга Георге и анализу его влияния на науку о Платоне.Автор книги – М.А. Маяцкий, PhD, профессор отделения культурологии факультета философии НИУ ВШЭ.

Михаил Александрович Маяцкий

Философия

Похожие книги

21 урок для XXI века
21 урок для XXI века

«В мире, перегруженном информацией, ясность – это сила. Почти каждый может внести вклад в дискуссию о будущем человечества, но мало кто четко представляет себе, каким оно должно быть. Порой мы даже не замечаем, что эта полемика ведется, и не понимаем, в чем сущность ее ключевых вопросов. Большинству из нас не до того – ведь у нас есть более насущные дела: мы должны ходить на работу, воспитывать детей, заботиться о пожилых родителях. К сожалению, история никому не делает скидок. Даже если будущее человечества будет решено без вашего участия, потому что вы были заняты тем, чтобы прокормить и одеть своих детей, то последствий вам (и вашим детям) все равно не избежать. Да, это несправедливо. А кто сказал, что история справедлива?…»Издательство «Синдбад» внесло существенные изменения в содержание перевода, в основном, в тех местах, где упомянуты Россия, Украина и Путин. Хотя это было сделано с разрешения автора, сравнение версий представляется интересным как для прояснения позиции автора, так и для ознакомления с политикой некоторых современных российских издательств.Данная версии файла дополнена комментариями с исходным текстом найденных отличий (возможно, не всех). Также, в двух местах были добавлены варианты перевода от «The Insider». Для удобства поиска, а также большего соответствия теме книги, добавленные комментарии отмечены словом «post-truth».Комментарий автора:«Моя главная задача — сделать так, чтобы содержащиеся в этой книге идеи об угрозе диктатуры, экстремизма и нетерпимости достигли широкой и разнообразной аудитории. Это касается в том числе аудитории, которая живет в недемократических режимах. Некоторые примеры в книге могут оттолкнуть этих читателей или вызвать цензуру. В связи с этим я иногда разрешаю менять некоторые острые примеры, но никогда не меняю ключевые тезисы в книге»

Юваль Ной Харари

Обществознание, социология / Самосовершенствование / Зарубежная публицистика / Документальное
21 урок для XXI века
21 урок для XXI века

В своей книге «Sapiens» израильский профессор истории Юваль Ной Харари исследовал наше прошлое, в «Homo Deus» — будущее. Пришло время сосредоточиться на настоящем!«21 урок для XXI века» — это двадцать одна глава о проблемах сегодняшнего дня, касающихся всех и каждого. Технологии возникают быстрее, чем мы успеваем в них разобраться. Хакерство становится оружием, а мир разделён сильнее, чем когда-либо. Как вести себя среди огромного количества ежедневных дезориентирующих изменений?Профессор Харари, опираясь на идеи своих предыдущих книг, старается распутать для нас клубок из политических, технологических, социальных и экзистенциальных проблем. Он предлагает мудрые и оригинальные способы подготовиться к будущему, столь отличному от мира, в котором мы сейчас живём. Как сохранить свободу выбора в эпоху Большого Брата? Как бороться с угрозой терроризма? Чему стоит обучать наших детей? Как справиться с эпидемией фальшивых новостей?Ответы на эти и многие другие важные вопросы — в книге Юваля Ноя Харари «21 урок для XXI века».В переводе издательства «Синдбад» книга подверглась серьёзным цензурным правкам. В данной редакции проведена тщательная сверка с оригинальным текстом, все отцензурированные фрагменты восстановлены.

Юваль Ной Харари

Обществознание, социология