Эффекты простого срабатывания триггера или внушаемости можно наблюдать даже при таких на первый взгляд индивидуальных формах девиантности, как суицид. Самым ярким примером является распространение самосожжения как формы суицида вслед за новостью о вьетнамском монахе, который сжег себя заживо в знак политического протеста. Эта форма суицида была почти неизвестна на Западе; в период с 1960 по 1963 год в Англии было совершено одно такое самоубийство, однако в 1963-м их было зафиксировано три, а в 1964-м – девять. Аналогичный рост произошел и в Америке[234]. В этом случае заразительный или имитационный эффект заключался в способе действия, а не в мотивации. К случаям, когда и мотив, и способ действия стимулируются СМИ, относятся распространение тюремных бунтов, побеги из тюрем, а также расовые и политические беспорядки. Хорошо задокументированным примером является так называемая «эпидемия свастик» в 1959–1960 годах. Эффект заражения может быть четко показан на графике кривой[235].
Пример, более близкий к модам и рокерам – распространение в пятидесятые годы беспорядков, связанных с тедди-боями, и схожие феномены в других европейских странах. Большинство комментаторов этих событий признавали роль паблисити в стимулировании подражательных или соревновательных форм поведения[236], и было проведено несколько исследований освещения подобных событий в СМИ[237]. В то же время вина на паблисити возлагалась в ограниченном смысле, не было понимания тех сложных способов, которыми действуют массмедиа до, во время и после каждого «воздействия». Каузальная природа СМИ – во всем контексте общественной реакции на такие феномены – и до сих пор понимается обычно неправильно.
Общее в этих разнообразных примерах амплификации насилия – то, что для распространения враждебного верования и мобилизации потенциальных участников необходимо наличие адекватного средства коммуникации. Массовое распространение информации об одном происшествии – условие структурного способствования развитию враждебного верования, которое, в свою очередь, должно сенситизировать «новую» толпу (или отдельного девианта) к зарождающимся или актуальным действиям и снизить порог готовности с помощью легко идентифицируемых символов. Возможность того, что простое сообщение об одном событии в СМИ может иметь инициирующий и в конечном счете амплифицирующий эффект, признавалась многими экспертами, изучающими современные случаи насилия толпы. Это знание лежит в основе предложений сознательно использовать СМИ для управления толпой[238].
Провоцирование, сенситизация и прочие подобные эффекты СМИ, описанные мной выше, связаны с тем, как повышалась вероятность девиантного поведения во время воздействия: почти
Ключевым здесь является то, каким образом нормативные ожидания того, как должны действовать люди в этой конкретной девиантной роли, формируют девиантное поведение. Большую часть поведения модов и рокеров можно концептуализировать в терминах модели ролевых игр. Позирование для фотографий, скандирование лозунгов, воинственные жесты, фантазии о супербандах, ношение знаков отличия, имитация налета на фургон с мороженым, освистывание девушек, осмеивание «противника» – все эти акты «хулиганства» можно рассматривать как имитацию психической болезни, к которой прибегает тот, кого определили как психически больного. Актор внедряет аспекты типовой роли в свое понятие себя, а когда роль девианта публична – каким по определению является хулиганство – и девианты находятся в ситуации повышенной внушаемости, то это внедрение часто бывает более осознанным и намеренным, чем в таких типах «частной» девиантности, как психическая болезнь, гомосексуальность и употребление наркотиков, к которым авторы-трансакционалисты применяли подобные понятия.
Новобранцы, вероятно, стремятся и пытаются положительно воплотить ценности и образы, являемые в стереотипах. СМИ создали своего рода отвлекающий аттракцион, в котором каждый может найти себе подходящую роль. Молодые люди на пляжах вполне хорошо осознавали, что им отвели роль народных дьяволов, и считали себя мишенью для издевательств. Когда зрители, телекамеры и полицейские стали частью происходящего, метафора ролевой игры перестала быть метафорой и стала реальностью. Один проницательный обозреватель во время прямого эфира с бала модов в Уэмбли (спустя неделю после первых событий в Клактоне) сказал о девушке, перед камерами поклоняющейся волоску с брюк Мика Джаггера, что она похожа на человека, который ведет себя как пьяный, хотя выпил всего ничего: она «изображает преклонение; видит, что за ней наблюдают, застенчиво улыбается, а потом откровенно смеется»[239].