Читаем Народные дьяволы и моральная паника. Создание модов и рокеров полностью

В данном контексте важность ролевой перспективы состоит в том, что содержание ролей типовых персонажей присутствовало еще в фазе описания и более явно кристаллизовалось в процессе ложной атрибуции или навешивания ярлыков. Это не значит, что между навешиванием ярлыков и поведением была сформирована новая связь один к одному. Начнем с того, что роль стереотипного хулигана была известна потенциальным «актерам» еще до девиантного поведения: они, как и те, кто навешивал ярлыки, могли обратиться к имеющейся мифологии и фольклору. Суть в том, однако, что нормативный элемент роли усиливался социетальной реакцией: хотя «актеры» и были уже знакомы с текстом и режиссурой, только теперь они были утверждены на роли. Как «хронический» шизофреник начинает входить в роль шизофреника, феномен модов и рокеров с каждым инцидентом приобретал все более ритуалистичный и стереотипный характер.

Хотя роль хулигана была уже готова и оставалось только утвердить ее с помощью стигматизации, в поведении были и другие элементы, которые можно напрямую связать с социетальной реакцией. Во-первых, разрыв между модами и рокерами становился все шире и очевиднее. Хотя (как я покажу в следующей главе) моды и рокеры представляют собой два разных потребительских стиля (моды – более гламурные, следящие за модой подростки, а рокеры – более жесткая реакционная традиция), антагонизм между двумя группами изначально не был достаточно выражен. Несмотря на реальные различия в стиле – очевидные в таких символах, как мотороллеры модов и мотоциклы рокеров, – у двух групп было много общего, прежде всего принадлежность к рабочему классу. Между ними, по крайней мере вначале, не было ничего похожего на соперничество банд с жестокими разборками, увековеченными в фольклоре «Акулами» и «Ракетами» из «Вестсайдской истории», так что говорить о «бандах» в социологическом смысле здесь не приходится. Единственное структурированное разбиение на группы, которое можно было обнаружить в первых сборищах, исходило из территориального признака и было достаточно шатким, поэтому менялось в ситуации толпы.

Однако постоянное повторение образа воюющих банд придало этим разрозненным коллективам структуру, которой они никогда не обладали, и мифологию, с помощью которой можно было структуру оправдать. Этот образ был распространен в рамках описания, усилен с помощью процесса символизации, повторен как часть мотивов «закулисья» и «разделяй и властвуй», использовался в чьих-то интересах в форме коммерческой эксплуатации и повторялся во время фазы предупреждения. Даже если эти образы не были непосредственно впитаны действующими лицами, они послужили для обоснования тактики контроля, которая, как мы увидим, еще больше структурировала группы и укрепила барьеры между ними.

Массмедиа – и идеологическая эксплуатация девиантности – также усилили поляризацию другого типа: между модами и рокерами и всем взрослым сообществом. Если в «войне против преступности» кого-то считают «врагом», легко отвечать в том же духе: «отвергать отвергающих» и «осуждать осуждающих». Особый эффект мотива «безумных маргиналов» состоит в том, чтобы отделить и навесить ярлык на тех, кто оказался вовлечен, подчеркнув их отличие от большинства. Разительную параллель со схожей формой девиации можно наблюдать в случае с «истеблишментом» мотоциклистов, стигматизировавших байкеров «Ангелов ада», называя их «один процент, от которого все неприятности»: термин «однопроцентник» (one percenter) затем использовался «Ангелами» как почетный титул, укреплявший приверженность группе[240].

<p>Агенты контроля</p>

Полиция – главный агент контроля в период воздействия – оказала как непосредственный, так и долговременный эффект на девиантное поведение. Непосредственный эффект полицейских мер заключался в создании девиантности – не только в смысле провокации более лабильных членов толпы к потере самообладания, но и в беккеровском смысле: создавая правила, нарушение которых составляло девиантность. Тактические приемы контроля, принятые полицией под воздействием сенситизации и символизации, включали некоторый произвольный элемент. Например, практика предварительного обозначения определенных зон как «проблемных» означала, что можно было попросить оттуда молодых людей с соответствующей символикой, даже если они не делали ничего плохого. В одном деле в брайтонском суде констебль из Истборна, который помогал местным полицейским, дал показания о том, как увидел несколько парней, стоящих на автобусной остановке; они ничего не делали, но он «слышал, что это место было проблемным», и приказал им его покинуть. Не все ушли достаточно быстро, и один из молодых людей был арестован. «Если вы позволите ему избежать наказания за то, что он сделал, – сказал констебль суду, – не трогаться с места, когда полиция приказала, тогда и другие будут поступать так же. В интересах общества было необходимо, чтобы эти молодые люди не укрывались от дождя под навесом от дождя на той остановке».

Перейти на страницу:

Все книги серии Исследования культуры

Культурные ценности
Культурные ценности

Культурные ценности представляют собой особый объект правового регулирования в силу своей двойственной природы: с одной стороны – это уникальные и незаменимые произведения искусства, с другой – это привлекательный объект инвестирования. Двойственная природа культурных ценностей порождает ряд теоретических и практических вопросов, рассмотренных и проанализированных в настоящей монографии: вопрос правового регулирования и нормативного закрепления культурных ценностей в системе права; проблема соотношения публичных и частных интересов участников международного оборота культурных ценностей; проблемы формирования и заключения типовых контрактов в отношении культурных ценностей; вопрос выбора оптимального способа разрешения споров в сфере международного оборота культурных ценностей.Рекомендуется практикующим юристам, студентам юридических факультетов, бизнесменам, а также частным инвесторам, интересующимся особенностями инвестирования на арт-рынке.

Василиса Олеговна Нешатаева

Юриспруденция
Коллективная чувственность
Коллективная чувственность

Эта книга посвящена антропологическому анализу феномена русского левого авангарда, представленного прежде всего произведениями конструктивистов, производственников и фактографов, сосредоточившихся в 1920-х годах вокруг журналов «ЛЕФ» и «Новый ЛЕФ» и таких институтов, как ИНХУК, ВХУТЕМАС и ГАХН. Левый авангард понимается нами как саморефлектирующая социально-антропологическая практика, нимало не теряющая в своих художественных достоинствах из-за сознательного обращения своих протагонистов к решению политических и бытовых проблем народа, получившего в начале прошлого века возможность социального освобождения. Мы обращаемся с соответствующими интердисциплинарными инструментами анализа к таким разным фигурам, как Андрей Белый и Андрей Платонов, Николай Евреинов и Дзига Вертов, Густав Шпет, Борис Арватов и др. Объединяет столь различных авторов открытие в их произведениях особого слоя чувственности и альтернативной буржуазно-индивидуалистической структуры бессознательного, которые описываются нами провокативным понятием «коллективная чувственность». Коллективность означает здесь не внешнюю социальную организацию, а имманентный строй образов соответствующих художественных произведений-вещей, позволяющий им одновременно выступать полезными и целесообразными, удобными и эстетически безупречными.Книга адресована широкому кругу гуманитариев – специалистам по философии литературы и искусства, компаративистам, художникам.

Игорь Михайлович Чубаров

Культурология
Постыдное удовольствие
Постыдное удовольствие

До недавнего времени считалось, что интеллектуалы не любят, не могут или не должны любить массовую культуру. Те же, кто ее почему-то любят, считают это постыдным удовольствием. Однако последние 20 лет интеллектуалы на Западе стали осмыслять популярную культуру, обнаруживая в ней философскую глубину или же скрытую или явную пропаганду. Отмечая, что удовольствие от потребления массовой культуры и главным образом ее основной формы – кинематографа – не является постыдным, автор, совмещая киноведение с философским и социально-политическим анализом, показывает, как политическая философия может сегодня работать с массовой культурой. Где это возможно, опираясь на методологию философов – марксистов Славоя Жижека и Фредрика Джеймисона, автор политико-философски прочитывает современный американский кинематограф и некоторые мультсериалы. На конкретных примерах автор выясняет, как работают идеологии в большом голливудском кино: радикализм, консерватизм, патриотизм, либерализм и феминизм. Также в книге на примерах американского кинематографа прослеживается переход от эпохи модерна к постмодерну и отмечается, каким образом в эру постмодерна некоторые низкие жанры и феномены, не будучи массовыми в 1970-х, вдруг стали мейнстримными.Книга будет интересна молодым философам, политологам, культурологам, киноведам и всем тем, кому важно не только смотреть массовое кино, но и размышлять о нем. Текст окажется полезным главным образом для тех, кто со стыдом или без него наслаждается массовой культурой. Прочтение этой книги поможет найти интеллектуальные оправдания вашим постыдным удовольствиям.

Александр Владимирович Павлов , Александр В. Павлов

Кино / Культурология / Образование и наука
Спор о Платоне
Спор о Платоне

Интеллектуальное сообщество, сложившееся вокруг немецкого поэта Штефана Георге (1868–1933), сыграло весьма важную роль в истории идей рубежа веков и первой трети XX столетия. Воздействие «Круга Георге» простирается далеко за пределы собственно поэтики или литературы и затрагивает историю, педагогику, философию, экономику. Своебразное георгеанское толкование политики влилось в жизнестроительный проект целого поколения накануне нацистской катастрофы. Одной из ключевых моделей Круга была платоновская Академия, а сам Георге трактовался как «Платон сегодня». Платону георгеанцы посвятили целый ряд книг, статей, переводов, призванных конкурировать с университетским платоноведением. Как оно реагировало на эту странную столь неакадемическую академию? Монография М. Маяцкого, опирающаяся на опубликованные и архивные материалы, посвящена этому аспекту деятельности Круга Георге и анализу его влияния на науку о Платоне.Автор книги – М.А. Маяцкий, PhD, профессор отделения культурологии факультета философии НИУ ВШЭ.

Михаил Александрович Маяцкий

Философия

Похожие книги

21 урок для XXI века
21 урок для XXI века

«В мире, перегруженном информацией, ясность – это сила. Почти каждый может внести вклад в дискуссию о будущем человечества, но мало кто четко представляет себе, каким оно должно быть. Порой мы даже не замечаем, что эта полемика ведется, и не понимаем, в чем сущность ее ключевых вопросов. Большинству из нас не до того – ведь у нас есть более насущные дела: мы должны ходить на работу, воспитывать детей, заботиться о пожилых родителях. К сожалению, история никому не делает скидок. Даже если будущее человечества будет решено без вашего участия, потому что вы были заняты тем, чтобы прокормить и одеть своих детей, то последствий вам (и вашим детям) все равно не избежать. Да, это несправедливо. А кто сказал, что история справедлива?…»Издательство «Синдбад» внесло существенные изменения в содержание перевода, в основном, в тех местах, где упомянуты Россия, Украина и Путин. Хотя это было сделано с разрешения автора, сравнение версий представляется интересным как для прояснения позиции автора, так и для ознакомления с политикой некоторых современных российских издательств.Данная версии файла дополнена комментариями с исходным текстом найденных отличий (возможно, не всех). Также, в двух местах были добавлены варианты перевода от «The Insider». Для удобства поиска, а также большего соответствия теме книги, добавленные комментарии отмечены словом «post-truth».Комментарий автора:«Моя главная задача — сделать так, чтобы содержащиеся в этой книге идеи об угрозе диктатуры, экстремизма и нетерпимости достигли широкой и разнообразной аудитории. Это касается в том числе аудитории, которая живет в недемократических режимах. Некоторые примеры в книге могут оттолкнуть этих читателей или вызвать цензуру. В связи с этим я иногда разрешаю менять некоторые острые примеры, но никогда не меняю ключевые тезисы в книге»

Юваль Ной Харари

Обществознание, социология / Самосовершенствование / Зарубежная публицистика / Документальное
21 урок для XXI века
21 урок для XXI века

В своей книге «Sapiens» израильский профессор истории Юваль Ной Харари исследовал наше прошлое, в «Homo Deus» — будущее. Пришло время сосредоточиться на настоящем!«21 урок для XXI века» — это двадцать одна глава о проблемах сегодняшнего дня, касающихся всех и каждого. Технологии возникают быстрее, чем мы успеваем в них разобраться. Хакерство становится оружием, а мир разделён сильнее, чем когда-либо. Как вести себя среди огромного количества ежедневных дезориентирующих изменений?Профессор Харари, опираясь на идеи своих предыдущих книг, старается распутать для нас клубок из политических, технологических, социальных и экзистенциальных проблем. Он предлагает мудрые и оригинальные способы подготовиться к будущему, столь отличному от мира, в котором мы сейчас живём. Как сохранить свободу выбора в эпоху Большого Брата? Как бороться с угрозой терроризма? Чему стоит обучать наших детей? Как справиться с эпидемией фальшивых новостей?Ответы на эти и многие другие важные вопросы — в книге Юваля Ноя Харари «21 урок для XXI века».В переводе издательства «Синдбад» книга подверглась серьёзным цензурным правкам. В данной редакции проведена тщательная сверка с оригинальным текстом, все отцензурированные фрагменты восстановлены.

Юваль Ной Харари

Обществознание, социология