Читаем Народные дьяволы и моральная паника. Создание модов и рокеров полностью

Чаще последовательность была куда более надуманной, и, хотя умысел или ущерб могли бы быть конечным результатом, первоначальные шаги были с меньшей вероятностью злонамеренными, чем в термине Маца и Сайкса «сфабрикованное воодушевление». Можно было наблюдать, как члены толпы, в особенности более молодые из них, осознанно и намеренно пытались привлечь внимание с помощью различных выходок – они кидали камни в качающийся на волнах полицейский шлем, толкали девушек в воду, сговаривались врезаться в кого-нибудь на аттракционе «автодром», катались на детских каруселях, спрыгивали с причала с открытым зонтиком. Из таких вещей вполне могли возникнуть беспорядки. Чаще толпа не реагировала, а если реагировала, то на короткое мгновение, а затем снова возвращалась к простому ожиданию. Можно было наблюдать, как сотня подростков просто шаталась по окрестностям, одни швыряли камни, другие кричали, а затем внезапно уходили вместе, как будто ничего не случилось.

Атмосфера ожидания, порождаемая этими инцидентами, очень похожа на «процесс толчеи» (milling process)[227], наблюдаемый при скоплении людей вокруг дорожно-транспортного или другого происшествия. Здесь обнаруживается не только беспокойное, возбужденное физическое движение, но и процесс коммуникации, в котором индивиды пытаются реструктурировать неоднозначную ситуацию, ища сигналы в реакции других. Именно такая реструктуризация знаменует следующий ключевой этап: без нее даже сосредоточенная и взволнованная толпа быстро распалась бы. Социально санкционированный смысл придается ситуации благодаря наблюдению за действиями других и распространению слухов[228]. В процессе толчеи индивиды становятся более сенситизированными друг к другу, вырабатывается общий эмоциональный тон, опосредованный описанным ранее типом кругового подкрепления. В таких неоднозначных ситуациях слухи не следует рассматривать как формы искаженной или патологической коммуникации: они имеют социологический смысл как совместные импровизации, попытки достигнуть осмысленной коллективной интерпретации происшедшего путем объединения имеющихся ресурсов.

Слухи, таким образом, заменяют новости, когда институциональные каналы терпят неудачу. По сравнению с новостями слухи отличаются низкой формализацией, и этот элемент – как указывает Шибутани – обратно пропорционален коллективному воодушевлению. Внушаемость и поведенческое заражение, фиксируемые в определенных ситуациях толпы, также не являются патологическими процессами, но представляют собой формы взаимного подкрепления эмоциональных реакций, позволяющих развиться каналам слухов и средствам их контроля[229]. Быстрое распространение настроений и информации посредством слухов сужает диапазон альтернативных ответов, а интенсивность несдержанных ответов растет. Публика сенситизирована концентрироваться на определенных мишенях, не принимая во внимание другие соображения. При выстраивании слухов отбираются только те детали, которые соответствуют настроению. Участники ищут оправдание своим действиям, а слухи предоставляют «факты», подтверждающие то, что толпа в любом случае хотела сделать[230].

Этот анализ в равной мере применим к распространению определений агентами контроля и СМИ во время фаз реакции. В данном контексте содержание общего определения, которое возникло в толпе по поводу случившегося, во многом обязано этой реакции. СМИ предоставили образы и стереотипы, с помощью которых можно было реструктурировать неоднозначные ситуации; инцидент с бросанием камней мог бы не продвинуться дальше стадии толчеи, если бы не было готовых коллективных образов, придававших смысл действиям. Эти образы служат основой для слухов о «случайных» событиях; так, инцидент с девушкой, которую несли на носилках к машине скорой помощи, по-разному объяснялся собравшейся вокруг толпой: «Парень, который с ней, должно быть, зарезал ее ножом», «Слишком много таблеток, если вы спросите меня», «Эти девки-рокерши все время пьют».

Распространяются разные версии событий, которые в конечном итоге ассимилируются в одну тему, получающую коллективное одобрение. Каждое звено в цепи ассимиляции включает предубеждения, полученные из таких источников, как СМИ; без шумихи вокруг «поножовщины на пляже» и «оргий с наркотиками» слухи о девушке на носилках приняли бы совершенно другую форму.

Перейти на страницу:

Все книги серии Исследования культуры

Культурные ценности
Культурные ценности

Культурные ценности представляют собой особый объект правового регулирования в силу своей двойственной природы: с одной стороны – это уникальные и незаменимые произведения искусства, с другой – это привлекательный объект инвестирования. Двойственная природа культурных ценностей порождает ряд теоретических и практических вопросов, рассмотренных и проанализированных в настоящей монографии: вопрос правового регулирования и нормативного закрепления культурных ценностей в системе права; проблема соотношения публичных и частных интересов участников международного оборота культурных ценностей; проблемы формирования и заключения типовых контрактов в отношении культурных ценностей; вопрос выбора оптимального способа разрешения споров в сфере международного оборота культурных ценностей.Рекомендуется практикующим юристам, студентам юридических факультетов, бизнесменам, а также частным инвесторам, интересующимся особенностями инвестирования на арт-рынке.

Василиса Олеговна Нешатаева

Юриспруденция
Коллективная чувственность
Коллективная чувственность

Эта книга посвящена антропологическому анализу феномена русского левого авангарда, представленного прежде всего произведениями конструктивистов, производственников и фактографов, сосредоточившихся в 1920-х годах вокруг журналов «ЛЕФ» и «Новый ЛЕФ» и таких институтов, как ИНХУК, ВХУТЕМАС и ГАХН. Левый авангард понимается нами как саморефлектирующая социально-антропологическая практика, нимало не теряющая в своих художественных достоинствах из-за сознательного обращения своих протагонистов к решению политических и бытовых проблем народа, получившего в начале прошлого века возможность социального освобождения. Мы обращаемся с соответствующими интердисциплинарными инструментами анализа к таким разным фигурам, как Андрей Белый и Андрей Платонов, Николай Евреинов и Дзига Вертов, Густав Шпет, Борис Арватов и др. Объединяет столь различных авторов открытие в их произведениях особого слоя чувственности и альтернативной буржуазно-индивидуалистической структуры бессознательного, которые описываются нами провокативным понятием «коллективная чувственность». Коллективность означает здесь не внешнюю социальную организацию, а имманентный строй образов соответствующих художественных произведений-вещей, позволяющий им одновременно выступать полезными и целесообразными, удобными и эстетически безупречными.Книга адресована широкому кругу гуманитариев – специалистам по философии литературы и искусства, компаративистам, художникам.

Игорь Михайлович Чубаров

Культурология
Постыдное удовольствие
Постыдное удовольствие

До недавнего времени считалось, что интеллектуалы не любят, не могут или не должны любить массовую культуру. Те же, кто ее почему-то любят, считают это постыдным удовольствием. Однако последние 20 лет интеллектуалы на Западе стали осмыслять популярную культуру, обнаруживая в ней философскую глубину или же скрытую или явную пропаганду. Отмечая, что удовольствие от потребления массовой культуры и главным образом ее основной формы – кинематографа – не является постыдным, автор, совмещая киноведение с философским и социально-политическим анализом, показывает, как политическая философия может сегодня работать с массовой культурой. Где это возможно, опираясь на методологию философов – марксистов Славоя Жижека и Фредрика Джеймисона, автор политико-философски прочитывает современный американский кинематограф и некоторые мультсериалы. На конкретных примерах автор выясняет, как работают идеологии в большом голливудском кино: радикализм, консерватизм, патриотизм, либерализм и феминизм. Также в книге на примерах американского кинематографа прослеживается переход от эпохи модерна к постмодерну и отмечается, каким образом в эру постмодерна некоторые низкие жанры и феномены, не будучи массовыми в 1970-х, вдруг стали мейнстримными.Книга будет интересна молодым философам, политологам, культурологам, киноведам и всем тем, кому важно не только смотреть массовое кино, но и размышлять о нем. Текст окажется полезным главным образом для тех, кто со стыдом или без него наслаждается массовой культурой. Прочтение этой книги поможет найти интеллектуальные оправдания вашим постыдным удовольствиям.

Александр Владимирович Павлов , Александр В. Павлов

Кино / Культурология / Образование и наука
Спор о Платоне
Спор о Платоне

Интеллектуальное сообщество, сложившееся вокруг немецкого поэта Штефана Георге (1868–1933), сыграло весьма важную роль в истории идей рубежа веков и первой трети XX столетия. Воздействие «Круга Георге» простирается далеко за пределы собственно поэтики или литературы и затрагивает историю, педагогику, философию, экономику. Своебразное георгеанское толкование политики влилось в жизнестроительный проект целого поколения накануне нацистской катастрофы. Одной из ключевых моделей Круга была платоновская Академия, а сам Георге трактовался как «Платон сегодня». Платону георгеанцы посвятили целый ряд книг, статей, переводов, призванных конкурировать с университетским платоноведением. Как оно реагировало на эту странную столь неакадемическую академию? Монография М. Маяцкого, опирающаяся на опубликованные и архивные материалы, посвящена этому аспекту деятельности Круга Георге и анализу его влияния на науку о Платоне.Автор книги – М.А. Маяцкий, PhD, профессор отделения культурологии факультета философии НИУ ВШЭ.

Михаил Александрович Маяцкий

Философия

Похожие книги

Масса и власть
Масса и власть

«Масса и власть» (1960) — крупнейшее сочинение Э. Канетти, над которым он работал в течение тридцати лет. В определенном смысле оно продолжает труды французского врача и социолога Густава Лебона «Психология масс» и испанского философа Хосе Ортега-и-Гассета «Восстание масс», исследующие социальные, психологические, политические и философские аспекты поведения и роли масс в функционировании общества. Однако, в отличие от этих авторов, Э. Канетти рассматривал проблему массы в ее диалектической взаимосвязи и обусловленности с проблемой власти. В этом смысле сочинение Канетти имеет гораздо больше точек соприкосновения с исследованием Зигмунда Фрейда «Психология масс и анализ Я», в котором ученый обращает внимание на роль вождя в формировании массы и поступательный процесс отождествления большой группой людей своего Я с образом лидера. Однако в отличие от З. Фрейда, главным образом исследующего действие психического механизма в отдельной личности, обусловливающее ее «растворение» в массе, Канетти прежде всего интересует проблема функционирования власти и поведения масс как своеобразных, извечно повторяющихся примитивных форм защиты от смерти, в равной мере постоянно довлеющей как над власть имущими, так и людьми, объединенными в массе.http://fb2.traumlibrary.net

Элиас Канетти

Обществознание, социология / Политика / Образование и наука / История
Фактологичность. Десять причин наших заблуждений о мире — и почему все не так плохо, как кажется
Фактологичность. Десять причин наших заблуждений о мире — и почему все не так плохо, как кажется

Специалист по проблемам мирового здравоохранения, основатель шведского отделения «Врачей без границ», создатель проекта Gapminder, Ханс Рослинг неоднократно входил в список 100 самых влиятельных людей мира. Его книга «Фактологичность» — это попытка дать читателям с самым разным уровнем подготовки эффективный инструмент мышления в борьбе с новостной паникой. С помощью проверенной статистики и наглядных визуализаций Рослинг описывает ловушки, в которые попадает наш разум, и рассказывает, как в действительности сегодня обстоят дела с бедностью и болезнями, рождаемостью и смертностью, сохранением редких видов животных и глобальными климатическими изменениями.

Анна Рослинг Рённлунд , Ула Рослинг , Ханс Рослинг

Обществознание, социология