Например, у меня была возможность пересмотреть недавнюю запись терапевтической беседы с тринадцатилетним подростком и его мамой, и я обнаружил, что неосознанно перефразировал одно из ее наблюдений. Она сказала, что видит, что сотрудники подразделения по делам несовершеннолетних проделали с ее сыном хорошую работу. Я же перефразировал ее фразу так, что в результате она стала значить совершенно противоположное.
Я спросил ее сына: «Твоя мама сказала мне, что ты проделал хорошую работу с сотрудниками подразделения. Ты с этим согласен?»
Таким образом, перевернув все с ног на голову, я исказил слова его матери. Ее слова были достаточно ясными, так с чего же я вдруг это сделал? Возможно, я перефразировал ее слова в надежде, что этот молодой человек, услышав мой вопрос, ощутит хотя бы в какой-то степени, что может влиять на собственную жизнь. Дело в том, что в его истории доминировала идея о том, что он не способен направлять ход своей жизни и предсказывать последствия своих действий. Он в свое время пережил серьезную травму, и я очень хорошо понимаю, как подобные травмы влияют на ощущение способности влиять на свою жизнь. Но какими бы ни были мои резоны – это было нечестно. Фактически я отменил голос его матери. Будучи женщиной, прожившей существенную часть жизни в тяжелых обстоятельствах, она тоже подвергалась маргинализации; исказив ее слова, я воспроизвел негативный опыт, которого и так было предостаточно в ее жизни.
Если уж мне так сильно хотелось вывести в центр внимания способность этого молодого человека влиять на собственную жизнь, у меня была масса возможностей сделать это, не перевирая слова его матери и не выдавая сыну их неправильную интерпретацию. Например, я мог бы произнести примерно следующее: «Твоя мама сказала, что сотрудники подразделения по делам несовершеннолетних хорошо поработали с тобой. Ты откликался на их предложения, или они “отскакивали” от тебя? Может быть, ты что-то из этого воспринял, а что-то отверг? Если ты вовлекался во что-то, то как это происходило?»
Таким образом, я признаю, что повел себя нечестно, но это не означает, что я обесцениваю себя и унижаю. Просто я считаю очень важным обнаруживать в своей работе любые злоупотребления властью и искоренять их. Я считаю, что если человек не замечает у себя никаких форм властного поведения, то он просто спит. А замечать злоупотребление своей властью в ходе терапии помогают прослушивание и просматривание записей своей работы.
Вторая тема, которую я хотел бы здесь рассмотреть, – это «инверсия заботы». Давайте рассмотрим вот такой пример.
С Донной я был знаком уже несколько лет. В этот раз она пришла на консультацию после перерыва месяцев в пять. В конце нашего разговора она обвела взглядом мой кабинет, придирчиво осмотрев все, что ее окружало, и воскликнула: «Ну и бардак!» В первую очередь это касалось моей системы хранения документов. В то время у меня была горизонтальная система хранения, и я никогда не мог найти то, что искал. Я ответил: «Да, действительно бардак. И я решительно намерен что-то сделать с этим». Донна спросила: «А почему ты думаешь, что готов сделать этот шаг?» Что-то родное послышалось мне в этом вопросе. Я рассмеялся и постарался ответить. Тогда Донна задала следующий вопрос: «Мне кажется, что это решение не возникло из ниоткуда. Что привело тебя к нему?» Теперь мы смеялись оба. Донна продолжала простраивать опоры: «А когда, ты думаешь, ты будешь готов предпринять этот шаг?» – «Ну, думаю, где-то в ближайшие пару недель», – ответил я.
Мы еще немного поболтали, и я проводил Донну в приемную. И там, к моему удивлению, Донна записалась еще на одну встречу со мной через две недели. Я отметил вслух, что это что-то новенькое – ведь обычно она дожидается момента, когда чувствует, что пора «подзаправиться», и только тогда записывается на консультацию. «А! – сказала Донна с большим энтузиазмом. – Это не для меня. Это для тебя. Я записала тебя на консультацию со мной через две недели, чтобы посмотреть, приведешь ли ты в порядок свой бардак в кабинете». Я был потрясен, и это еще мягко сказано.
Донна записалась на утро четверга, и полночи со среды на четверг я провел, приводя в порядок свою систему хранения документов, переводя ее из горизонтального в вертикальный формат. После этого я все-таки несколько часов поспал, подзарядился кофейком и отправился на консультацию с Донной. Это было потрясающее событие. Донна драматично распахнула дверь, шагнула в мой кабинет первой и провозгласила: «Потрясающе! Ты действительно это сделал!» После чего она остановилась и сказала: «Но я не должна этого говорить. Имеет значение то, что ты сам об этом думаешь». И снова мы хохотали, и я никак не мог перестать смеяться, потому что она продолжала задавать мне вопросы типа: «Как это влияет на твое представление о себе?»