Я боролся с этой дилеммой в течение нескольких недель, продолжая консультировать сотрудников агентства. Затем в разговоре с директором я рассказал о своих переживаниях по этому поводу. Она ответила мягко, но уверенно: «Ты считаешь для себя нормальным полагать, что это только твоя дилемма, что она принадлежит одному тебе, что тебе необходимо разбираться с ней самостоятельно и что ты вправе это делать, не вынося ее на общее обсуждение. Это очень типично для многих из вас, для белых. Вы исходите из своей привилегированности, из допущения, что вы вправе независимо и самостоятельно решать этот вопрос. Но он затрагивает нас всех. Не думай, что мы со своей стороны не размышляем об этом. Однако для нас все не так просто. Если мы не продолжим развиваться, не будем повышать качество нашей работы, наши же люди будут продолжать страдать. Поэтому это наша общая проблема, наша общая дилемма, и разговаривать о ней нам надо всем вместе. Мы все ее обсудим, и ты будешь знать, когда тебе стоит присутствовать здесь, а когда уходить. Не ты один решаешь это».
И все встало на свои места. Это был очередной поворотный пункт в моем сознании. С тех пор я стал лучше понимать, что такое привилегия быть белым. Работая с коллегами – представителями коренных народов Австралии, я получил возможность увидеть, как привилегии белой расы проявляются в жизни этих людей.
Четвертая тема, которую я хотел бы затронуть, говоря о поворотных моментах в моей работе, касается привлечения к работе других людей – свидетелей и слушателей беседы.
Мы с Дэвидом Эпстоном давно уже привлекаем не участвующих в консультациях людей, чтобы они были свидетелями движения к изменениям тех, кто обратился к нам за помощью. В конце восьмидесятых, после того как мы познакомились с работой культурного антрополога Барбары Майерхоф, мы стали называть людей, которых мы привлекали в таком качестве, внешними свидетелями. Это стало очень важным поворотным моментом в нашей работе.
Как это произошло? Недавно у меня была возможность пересмотреть несколько старых видеозаписей моих терапевтических бесед с детьми и их семьями. Для меня на первый план вышло то, насколько эти дети часто – практически всегда – привлекали посторонних людей, чтобы те каким-то образом засвидетельствовали их заявления о новой идентичности и изменениях в жизни. Некоторые дети брали сертификаты, удостоверяющие их прогресс и достижения, в школу, чтобы показать ровесникам; некоторые демонстрировали свои новые умения, часто весьма драматичным образом, своим сиблингам – братьям, сестрам, кузенам и так далее. Было ясно, что аудитория слушателей и свидетелей играла важную роль – эти люди подтверждали, что заявления о желаемых изменениях и их намерения двигаться в этом направлении – реальность. Хотя я и не до конца осознавал, насколько роль свидетелей важна для совершения изменений в жизни детей, с которыми я встречался на консультациях, оглядываясь назад, я могу сказать, что этот опыт вдохновил меня на то, чтобы продолжать и дальше привлекать внешних свидетелей к работе.
Уже примерно лет десять я думаю о том, каким может быть вклад внешних свидетелей в процесс терапии; в результате я разработал специальную карту, помогающую «задавать внешним свидетелям маршрут», включая их в работу. Я не планирую здесь подробно разрабатывать эту тему, а лучше расскажу историю о работе с мальчиком по имени Натан, с которым я работал лет двадцать назад. Эта история – один из множества случаев, заставивших меня убедиться в том, что подходящий внешний свидетель может достичь того, чего не могу я как терапевт. Истории, подобные этой, вдохновили меня заняться дальнейшими исследованиями децентрирующих терапевта способов ведения терапевтической беседы.
У Натана была масса проблем – практически во всех сферах жизни. У него были проблемы с руководством школы, с полицией, с родителями его друзей и с его собственными родителями. В ходе работы с ним и его семьей Натан заявил, что он возвращается к жизни, выходит из-под власти проблемы, как возвращаются в спорт после травмы. Меня очень заинтересовала эта метафора, и я расспросил его, как она пришла ему в голову. Оказалось, что эта метафора знакома ему из занятий легкой атлетикой: он знал, что спортсмен может вернуться в спорт после травмы. В этот момент родители Натана сообщили мне, что с легкой атлетики его тоже выгнали за плохое поведение.