Нарративная практика. Продолжаем разговор

Представляясь, Джеймс говорит о себе: «Я шизофреник». Он рассказывает мне свою историю психотических эпизодов и госпитализаций в психиатрическую больницу. Он приводит детали своих основных диагнозов и перечисляет лекарства, которые принимает. Дальше он начинает рассуждать об общем состоянии дел в своей жизни и в процессе этого знакомит меня с чувством глубокого отчаяния, с которым борется каждый день. Он так отчаянно старается, и все же каждый раз терпит неудачу. Ему так хочется, чтобы его жизнь продвигалась вперед, но снова и снова то, что он называет «эпизодами с голосами», сбивает его с пути, выбивает у него почву из-под ног.

Я спрашиваю у него, что для него значит «продвигаться вперед»? Некоторое время он не может найти слов. Потом его глаза наполняются слезами. Он говорит, что чувствует себя неудачником. Он говорит, что «продвигаться вперед» значит столько всего разного! Это значит быть способным делать все то, что не способен делать он: быть личностью, не быть зависимым, крепко стоять на ногах, уметь себя ободрять и поддерживать, быть уверенным в себе, быть человеком, у которого «все схвачено», собранным, и более всего остального это значит быть принятым окружающими. Джеймс так старается получить принятие от окружающих, так хочет чувствовать себя ценным для них. Он хочет быть включенным в сообщество людей; а ощущает себя в лучшем случае на периферии этого сообщества.

Джеймс рассказывает мне, что иногда у него возникают грандиозные идеи о том, кем он мог бы быть, он строит планы, но все это разваливается. И я думаю: бредит ли он? Может быть. Есть ли у него мания величия? Возможно. Но может быть, самое точное слово для описания его отношения к себе и к жизни – это бравада? Джеймс хочет узнать, считаю ли я, что у него есть надежда. Могу ли я сделать что-нибудь, чтобы помочь ему чувствовать себя нормально, помочь ему стать личностью?

Дженни

Знакомясь со мной, Дженни кратко рассказывает о себе, после чего сообщает, что в последнее время она в депрессии и отчаянии. За последние три месяца ее постоянно посещают мысли о самоубийстве, и сейчас она обеспокоена тем, что чувствует готовность их реализовать. Она говорит, что едва ли способна чувствовать себя более никчемной, чем сейчас. При этом ее лицо ничего не выражает. Нет, на самом деле это не отсутствие выражения, это едва уловимое выражение смирения с неизбежным злом.

Я спрашиваю: «Есть ли у тебя представление, как тебя втянуло в это ощущение никчемности?» Да, у нее такое представление есть. Она рассказывает мне кое-что о травматических обстоятельствах ее детства, подросткового возраста, ранней молодости. Но она думала, что она с этим всем справилась и как-то это все преодолела. Она же так старалась! И у нее действительно в жизни все начало складываться. А сейчас, когда депрессия всплыла без какого бы то ни было повода, без причины, – она чувствует, что вся работа, которую она проделала, была зря, и что она теперь снова в «нулевой точке», в самом начале пути. Дженни чувствует, что депрессия распоряжается ее жизнью; Дженни фактически уже сдалась.

Неожиданно для себя я говорю, что из моего опыта работы депрессия никогда не возникает из ниоткуда. Могу ли я задать ей несколько вопросов о недавних событиях? Она разрешает. Я выясняю, что впервые депрессия заново всплыла в жизни Дженни, когда она была в отпуске, примерно за три месяца до нашей встречи. Она восприняла это неожиданное возвращение депрессии как подтверждение собственной никчемности, потому что это навело ее на мысли о том, что ее работа была способом уклониться от признания собственной неадекватности и дефективности, от признания своей сущности, по поводу которой Дженни сейчас думает, что она просто от природы депрессивная.

Когда я начинаю расспрашивать, а что еще было в этом отпуске, я выясняю, что Дженни решила почитать книги, которые давно планировала прочитать. «А какие книги?» – спрашиваю я. Ответ впечатляет, но не особенно удивляет. Это были три книги по популярной психологии, которые ей рекомендовал ее психолог. Две, посвященные теме аутентичности, а третья под названием «Женщины, которые любят слишком сильно».

Семья Салли

Салли примерно двадцать пять лет, она приходит ко мне на консультацию вместе с родителями – Дженет и Стивом, а также с братом Скоттом и сестрой Хелен. Салли уже несколько лет живет с нервной анорексией. Ее лечили по-разному, в том числе несколько раз госпитализировали.