Нарративная практика. Продолжаем разговор

Учитывая все это, как мы можем воспринимать присущее психотерапии высокомерие? Как проявление глупости. Когда мы признаем, что терапия, по сути, во многом является местом производства культуры отношений, вопрос о том, привносим ли мы как терапевты политику в терапию, становится абсурдным. Когда мы призна́ем, что психотерапия не может быть исключена из воспроизведения культуры отношений; когда мы поймем, что терапия порождена этой культурой, – это позволит нам признать как данность политическое измерение в нашей работе, а также сопутствующие дилеммы. Мы будем признавать, что, когда люди приходят в наши кабинеты, они приносят с собой принятую в современном мире политику отношений. Мы будем признавать, что наш кабинет – это место с определенным политическим климатом.

Мы будем признавать, что, так как терапия принадлежит культуре, является ее частью, мы как терапевты неизбежно будем участвовать в воспроизведении этой культуры. И тогда перед нами встанут новые вопросы:

– что помогает нам осознавать влияние политики на терапевтические отношения, и как мы могли бы встраивать это знание в наш терапевтический контекст;

– как мы предполагаем разбираться с политическими дилеммами, которые поднимаются в нашей работе;

– какие шаги мы можем предпринять, чтобы избежать неосознанного соучастия в воспроизведении доминирующего социального порядка;

– каким должно быть терапевтическое взаимодействие, чтобы оно могло учитывать существующие в обществе представления о гендере, сексуальной ориентации, расе, классе и культуре;

– как мы можем взаимодействовать с людьми так, чтобы это помогало им обнаруживать, принимать, ценить те моменты, когда они сопротивляются диктату нормирующих убеждений, сложившихся в современной культуре;

– что мы можем сделать, чтобы ниспровергнуть безоговорочное признание мнения экспертов о тех или иных областях, и открыть новые возможности для выражения несогласия и альтернативных представлений;

– как мы могли бы выстраивать работу, следуя за потребностями обратившихся к нам людей, опираясь прежде всего на их знания и опыт;

– что могло бы нам помочь справиться с моральной и этической ответственностью, которую мы несем за реальные последствия взаимодействия с людьми, обращающимися к нам за помощью;

– какие у нас есть возможности делать нашу работу более прозрачной – чтобы люди, которые обращаются к нам за помощью, понимали, что именно мы делаем в терапевтическом контексте; чтобы были видны реальные и потенциальные злоупотребления властью в рамках терапевтической практики;

– как найти наиболее подходящие способы признания дисбаланса власти, неотъемлемо присутствующего в терапевтических отношениях;

– что мы можем сделать, чтобы ограничить пагубное влияние дисбаланса власти, неотъемлемо присутствующего в терапевтических отношениях;

– что помогает нам осознавать, что мы тоже существуем в контексте современной политики, дискриминирующей людей по признаку гендера, расы, класса, культурной принадлежности и сексуальной идентичности, и как мы можем с этим обойтись;

– и каким образом мы можем дать это понять обращающимся к нам за помощью людям и обозначить последствия этого.

Конечно, одной главы недостаточно, чтобы изложить и обсудить все эти вопросы. Так что я ограничусь рассмотрением всего лишь одного из проявлений дисбаланса власти в культуре терапии. Я рассмотрю реальные воздействия традиционного и само собой разумеющегося описания терапевтического процесса как «дороги с односторонним движением».

Влияние терапевтического процесса на самого терапевта

Терапевтический процесс принято представлять как дорогу с односторонним движением. Считается, что все, что происходит в терапии, направлено на тех, кто обратился за помощью, только с ними и происходят изменения. Терапевт же как будто исключен из этого процесса. Неважно, что он делает – создает ли способствующие изменениям условия, осуществляет интервенции, предлагает новый взгляд на ситуацию или просвещает, – предполагается, что на него самого все это не влияет. (Исключение составляют бессознательные реакции, рассматриваемые в проблемном ключе, – например, контрперенос.)

В основе этого взгляда на терапию лежит широко распространенная в западной культуре концепция субъект-объектного дуализма. Если смотреть на терапевтические отношения сквозь призму этой парадигмы, то терапевт является автономным, отдельным, отстраненным субъектом, который обладает некими «истинными знаниями», а человек, обращающийся за помощью, является объектом этого знания. Терапевт, таким образом, воспринимается как субъект, а обращающиеся к нему за помощью люди – как некое обстоятельство места, на котором разворачивается его деятельность.