Хотя поначалу это кажется достаточно парадоксальным, Уэлч предполагает, что чем выше социальное положение человека, тем более он уязвим: есть прямая взаимосвязь между его положением в иерархии привилегий, знания и власти и тем, насколько сильно поражает его паралич воли. Мы можем предположить, что мужчины, возможно, чаще чем женщины испытывают подобное состояние; белые люди – чаще, чем представители других рас; представители гетеросексуального сообщества – чаще, чем представители негетеросексуальных сообществ, и т. д. Однако я подозреваю, что едва ли кто-либо из нас вообще может быть полностью свободен от идеи о том, что мы должны быть совершенными и результативными.
Очевидно, что огромное количество людей, обращающихся к нам за помощью, живут в том же обществе, что и мы, и поэтому у них тоже есть уверенность в том, что они могут легко и быстро изменить свою жизнь в нужном направлении. Если успехом называется только мгновенная и радикальная трансформация жизненных обстоятельств, то это, без вариантов, делает нас недееспособными. При этом из поля зрения людей пропадают малые шаги, которые они бы могли сделать, любые маленькие инициативы, которые они могли бы предпринять, чтобы сделать свою жизнь в большей степени способствующей желаемым изменениям. Необходимость быть совершенным не дает людям возможности признавать и принимать значимость подобных шагов, им становится крайне сложно видеть и ценить яркие моменты в своей жизни. Получается, что никаких изменений не происходит, в результате люди отчаиваются и смиряются со своим положением.
Если для того чтобы быть услышанными и понятыми, люди должны сначала достучаться до нас и вырвать нас из уз наших собственных стереотипов, включая пресловутый «паралич воли», – а я верю, что без этого продвижение в работе невозможно, – то получается, что они вынуждены делать двойную работу и нести двойное бремя.
Когда мы понимаем, что происходит с нами, когда видим, что на самом деле мы принуждаем себя быть в нашей работе совершенными и безошибочными, то мы можем взглянуть в лицо тому отчаянию и бессилию, которые временами настигают нас. Теперь мы можем воспринимать их как проявление высокомерия, корни которого кроются все в той же доминирующей в обществе философии.