Нарративная практика. Продолжаем разговор

Мы можем признать, что обладаем определенными привилегиями (в моем случае, например, это привилегии белого гетеросексуального мужчины среднего класса), и что эти привилегии во многом парализуют нас. Осознание этого в свою очередь дает возможность вырваться из состояния «паралича воли»: когда мы принимаем тот факт, что достижение мгновенного результата невозможно, мы получаем шанс по-другому посмотреть на смысл и содержание нашей работы. Когда мы позволяем себе отойти от необходимости быть совершенными и постоянно стремиться к этому, нам становится легче помогать людям замечать и уважать те малые шаги, которые они уже совершают для создания новых возможностей в своей жизни. Кроме того, мы вместе с ними начинаем видеть и то, что они только еще могут совершить. У нас получается различать и называть голоса, в которых звучит несогласие. Мы обретаем способность видеть и ценить действия, которые, по сути, являются актами сопротивления доминирующему социальному порядку.

Когда мы начинаем сомневаться в претензиях современной этики на абсолютную истинность, мы обнаруживаем, что способны поддерживать в людях убеждение, что они могут влиять на свою жизнь, признавать их уникальные интерпретации жизни и способы взаимодействовать с нею.

Мы открываем для себя возможность активно исследовать альтернативные способы изложения личных историй и связанных с ними историй отношений. Мы можем активно встраивать в навязанные массовой культурой сюжеты истории сопротивления и противостояния.

Если человек, обратившийся к нам за помощью, подвергся любым формам насилия и жестокого обращения, то обнаружение в себе чего-то неполоманного, сохранившегося помогает ему понять, что силы притеснения одержали победу только частично, что им не удалось полностью поработить его, и даже если какие-то области его жизни сильно пострадали, он все равно продолжает сопротивляться. Когда люди получают возможность посмотреть на свою жизнь таким образом, – это оказывает очень сильный эффект и становится крайне важным для их будущего.

Подобное признание дает нам иные опоры, Уэлч называет их этикой риска: мы позволяем себе действовать в ситуациях, когда гарантировать результат – а иногда даже и предсказать его – вообще невозможно. Мы опираемся при этом на убеждение, что люди способны преодолеть сложности, и у них достаточно ресурсов для этого. И терапевтический процесс, таким образом, становится более прозрачным, он освобождается от контроля и подчинения, а становится сотрудничеством.

Ответственность терапевта

Если мы исходим из идеи сотрудничества, а не контроля, то пространство терапии становится более прозрачным. Это означает, что мы обязуемся отвечать перед теми, с кем мы работаем, за образ мышления, за свои действия и за последствия нашего взаимодействия с людьми.

В прозрачном пространстве терапевты не могут занимать нейтральную позицию. Они не могут заявлять, что территория терапии стерильна и свободна от предрассудков, обусловленных социальным положением терапевта. Не могут тешить себя тем, что якобы занимают объективную позицию в работе. И не могут считать, что они каким-то чудесным образом способны выйти за пределы образа жизни и мышления, сформировавшегося под влиянием их культуры, класса, расы и гендера.

Такая позиция помогает терапевтам:

– обращать внимание на некоторые аспекты своего образа жизни и мышления, что в свою очередь поможет им замечать собственные установки;

– признавать, что их социальное положение и связанные с ним привилегии и ограничения влияют на их работу;

– осознавать, какие гипотезы и намерения лежат в основе метафор, которые они используют в работе;

– выходить за пределы своего мышления и своей культуры.

В таком случае обратившимся к нам за помощью людям легче:

– замечать ограничения терапевтов и говорить с ними об этом;

– признавать собственное уникальное понимание жизни и уважать свой опыт, обусловленный их социальным положением, гендером, расой, культурой.

Это означает, что мы берем на себя ответственность за свои действия и отношения, которые формируются в ходе терапии.

Патологизация

Я упомяну еще об одном – мы можем отказаться от патологизации и маргинализации жизни людей и не поддерживать пронизывающий культуру терапии дискурс психопатологии. (Вы, кстати, знали про модные расстройства, которые появились недавно: «вызывающее оппозиционное расстройство» и «оппозиционное расстройство»? Я пока так и не понял, какое считается хуже).

Участие в поддержании и развитии взгляда на людей сквозь призму психопатологии – это политический акт, и вот почему.