Нарративная практика. Продолжаем разговор

Во-первых, при этом источник проблем размещается внутри людей, обращающихся за помощью. Тем самым становятся невидимыми исторические силы, порождающие эти проблемы, и игнорируется политический контекст, в котором эти проблемы возникли. Короче говоря, опыт становится менее важным, чем внутренние предпосылки, и это лишает людей, обращающихся за помощью, способности действовать. Патологизация ограничивает способность людей влиять на собственную жизнь. При этом признается и считается верным экспертное знание, а мнение самих обращающихся за помощью людей обесценивается. Им отказывается в праве иметь собственный взгляд на жизнь. В результате люди практически утрачивают способность распознавать, признавать, уважать и укреплять те свои выборы и поступки, которые выходят за рамки общепринятых представлений и норм (а именно они часто и являются источником проблем, по поводу которых люди обращаются к психотерапевтам).

Во-вторых, протаскивая в жизнь дискурсы патологии и постоянно транслируя их, терапевты утверждают свое положение в профессиональном кругу, ведь другие позиции там отвергаются. Использование терминов психопатологии при описании жизни приводит к тому, что определенные люди или явления исключаются из поля зрения, их как будто бы не существует.

В-третьих, описание жизни языком нормы и патологии способствует «психологизации» общества, и это в определенной степени уберегает от тревог и забот самих терапевтов, ведь, помещая причины проблем внутрь самих людей, мы тем самым исключаем социальные причины этих проблем: принятую в обществе культуру отношений, в том числе отношений с теми, кто обладает властью. Поэтому дискурс патологизации позволяет терапевтам чувствовать себя комфортнее. Когда мы считаем, что проблема – это отклонение от нормы, а не результат определенного образа жизни и мышления, то нам легче игнорировать тот факт, что и мы являемся соучастниками этого образа жизни; мы можем позволить себе не видеть, каким образом наше поведение, нормы, отношение к людям воспроизводят проблемы, с которыми к нам обращаются.

Давайте в качестве примера рассмотрим работу с мужчинами, совершавшими насилие. Если я буду считать их психически ненормальными, то это позволит мне не видеть связи между насилием, совершенным этими конкретными мужчинами, и принятым в культуре мышлением, которое описывает мужское поведение как агрессивное, доминирующее, властное, побеждающее. Это лишает меня необходимости задаваться вопросом, не воспроизвожу ли я, будучи мужчиной, тот самый «мужской» стиль мышления и действий. Это позволяет мне не думать о том, как я могу бороться с привилегированным положением мужчин в современном западном обществе и дискриминацией других. Я не замечаю технологий, с помощью которых власти подчиняют людей, одновременно поощряя насилие и наказывая за это, а поскольку не замечаю, то и не выступаю против этого. Взгляд на мужчин-насильников сквозь призму патологии позволяет мне отмахиваться от необходимости посмотреть на проблему мужского насилия как на социальную. Таким образом мы перекладываем эту задачу на плечи тех, кто сам является жертвой доминирующей в обществе культуры.

В-четвертых, одним из мифов популярной психологии является миф о том, что терапевт «всегда объективен», что он «не принимает ничью сторону». Все это основано на претендующих на универсальную истинность заявлениях об отстраненной, нейтральной позиции терапевта; при этом умалчивается тот факт, что профессиональные знания и навыки конкретного специалиста всегда обусловлены культурой и историко-политическими процессами, происходящими в обществе, в котором он живет.

Каким образом патологизация и следующая за ней психологизация культуры влияет на наше взаимодействие с людьми, обращающимися за помощью?

• Становится невидимой наша принадлежность к определенной расе, культуре, социальному слою, гендеру и т. п.

• Нам позволено не нести моральную и этическую ответственность за реальные последствия нашей работы.

• Мы получаем право пребывать в иллюзии, что мир, в котором мы живем, не зависит от нас, мы не участвуем в его создании.

• Нас побуждают думать, что мы как терапевты не зависим от того, к какому социальному слою и к какой культуре мы принадлежим. Это позволяет нам игнорировать тот факт, что при таком подходе мы поддерживаем тот самый субъект-объектный дуализм, который навязывают нам институты власти и современные социальные нормы.

Релятивизм

Те, кто критикует нас, отвергающих господствующую в обществе этику и отказывающихся от базовых представлений об устройстве мира, включая утопические представления об идеальной жизни в идеальном государстве, говорят, что нам ничего не остается, кроме как стать релятивистами[25]. Критикующие утверждают, что релятивизм не дает возможности действовать, поскольку не существует никакой непреложной истины, на которую мы могли бы опираться при принятии решений: мы не можем сослаться на представления о природе мира, на какой-то единый вселенский закон; на религию; нет ничего, что точно приведет нас к желаемому результату.